Он приветствовал меня со спокойной отстраненной любезностью. Никто бы не смог придраться ни к его словам, ни к манерам. Если я не ошибаюсь, он много пил вчера ночью. Я начинаю узнавать признаки. Возмущенное молчание, пожалуй, будет лучшим ответом.
Иногда я думаю, что чувства Ады действительно слишком бедны и поверхностны. Она совершенно забыла о своем отчаянии и слезах из-за предложения Фрэнсиса. Я хотела узнать, не испытывает ли она сожалений. Хотя не имела ни малейшего желания рассказывать ей о моей встрече с Фрэнсисом в саду роз. Но во мне тлело подозрение: а что, если... вдруг когда-нибудь, потом она все-таки проявит по отношению к нему теплые чувства?
Теперь уже нет никакой необходимости рассказывать ей мою историю. Все ясно – он ей безразличен. Она не питает к нему никаких чувств. Равно как и ни к кому другому. Она не только отказала Фрэнсису, но объявила ему, что не примет и предложения его брата!
– Он спросил меня, правится ли мне кто-нибудь, – сказала Ада, – это ведь естественно, не так ли? А Джулиан единственный, кто может на это претендовать.
Какая смесь невинности и здравого смысла! Постоянно забываю о том, что она всего на два года моложе, хотя чувствую себя намного старше в ее присутствии.
Сегодня после обеда мистер Вольфсон пригласил меня к себе в библиотеку. Мы поговорили некоторое время о ведении домашнего хозяйства, но я видела, что он совершенно не за этим меня позвал. Он плохо выглядел.
– Харриет, – сказал он резко, оборвав меня посередине доклада о постельном белье, – Фрэнсис не обидел вас каким-либо образом?
Мне показалось, что подробности нашего тет-а-тет среди розовых кустов ясно отпечатались на моем лбу.
– Нет, почему вы спрашиваете? – как можно небрежнее поинтересовалась я.
– Фрэнсис меня огорчает давно, – сказал мистер Вольфсон серьезно, – ни стремлений, ни самоконтроля... Бог знает, что он собирается делать со своей жизнью.
– Но ведь он изучает медицину. В Эдинбурге. И это оправдывает его, может быть, именно медицина – назначение и цель в жизни.
– Не знаю, чем он занимается в Эдинбурге. Этот город предлагает много других занятий, поинтереснее, чем медицина. Но хватит об этом, – отрывисто сказал мистер Вольфсон, – я просто хотел знать, прилично ли он себя ведет по отношению к вам. Он возвращается в Эдинбург в сентябре, Харриет, так что стисните зубы – если это выражение можно применить к леди – и терпите до осени.
Я уверила его, что нет нужды в стискивании зубов, и он перевел разговор на более приятные темы. Мы продолжили пашу былую дискуссию. Опекун зачитал мне вдохновенные цитаты Бака в защиту короля Ричарда, и, хотя я горячо оспаривала заключения, он, казалось, наслаждался больше всего самим процессом наших дебатов, и его не огорчало мое несогласие. Час пролетел незаметно, нас прервал Уильям, явившийся с почтой. Вероятно, в ней содержались дурные вести. Лицо мистера Вольфсона стало серьезным, я извинилась, и он меня отпустил. Я взяла к себе наверх книгу Бака, чтобы наедине прочитать и понять, почему его так защищает мистер Вольфсон.
Он очень действует на меня своими убеждениями, и, пожалуй, может привести примеры в защиту самого хозяина Зла.
Я еще дрожу, хотя все произошло несколько часов назад. И подумать только, я еще недавно жаловалась на скуку и слишком обыденную жизнь. Попытаюсь теперь написать все по порядку. Получен пренеприятнейший жизненный опыт.
Началось все утром, когда я тихо постучала в дверь Ады после завтрака. Веселым голоском Ада пригласила меня войти. Она стояла перед зеркалом, падевая шляпу с длинным пером и напевая. У нее явно отсутствовал музыкальный слух, но я не могу винить ее за это. Она пела, радуясь чудесному утру. |