Он испытывал незнакомое прежде наслаждение от ее женского сочувствия к его прошлым бедам и испытаниям, и даже материнское неудовольствие,
которое она выразила по поводу некоторых эпизодов, слегка его побранив, доставило ему неизъяснимую радость. Боюсь, он совсем не замечал ни Сюзи, которая слушала его с
самодовольной гордостью собственницы занятной диковинки, ни Мэри, чьи черные глаза то расширялись от сочувствия к рассказчику, то негодующе прищуривались, когда миссис
Пейтон принималась ему выговаривать, ни судьи Пейтона – впрочем, этот последний вскоре погрузился в размышления, не имевшие никакого отношения к его гостю. Кларенс был
счастлив. Лампы под абажурами бросали мягкий свет на людей, собравшихся вокруг него в обширной, уютно обставленной гостиной. Это был именно тот семейный рай, которого
бездомный Кларенс не знал никогда, если не считать смутных воспоминаний, делавших его бесприютное детство еще более грустным. В самых смелых своих мальчишеских мечтах
накануне вечером он даже и отдаленно не рисовал себе ничего подобного. Но мысль об этом принесла с собой и другую, тревожную мысль. Он вдруг вспомнил незнакомые голоса,
которые ворвались в мир его видений, вспомнил неясные, но зловещие угрозы, очевидно, имевшие какое то отношение к его гостеприимному хозяину. И он почувствовал себя
виноватым. Правда, угрозы эти показались ему тогда простой бравадой: он ведь хорошо знал склонность этих людей к преувеличениям, но теперь он подумал, что обязан сообщить
об услышанном Пейтону, как только они останутся наедине.
Такая возможность представилась ему позже вечером, когда дамы удалились к себе, а Пейтон задержался на веранде и, закутавшись в плащ, так как стало очень прохладно,
задумчиво курил сигару. Кларенс упомянул об этом эпизоде словно невзначай, делая вид, будто хочет рассказать только о том, как доносившиеся неизвестно откуда голоса
произвели на него впечатление чего то сверхъестественного, однако он с большим огорчением заметил, что Пейтона очень встревожила тема беседы ночных всадников. Судья
расспросил его о наружности двух неизвестных, а потом сказал:
– Я буду с вами откровенен, Кларенс. Видите ли, этот субъект вполне искренен в своих намерениях, но поет он с чужого голоса. Это вакеро, которого я только что прогнал за
нерадивость и наглость – эти два качества шествуют в здешних краях рука об руку, – но если я и мог бы опасаться, что он будет подстерегать меня ночью на равнине с ножом в
руке, встречи с ним перед судейским столом я не боюсь нисколько. Ведь он просто повторяет нелепый слух о том, что какие то темные дельцы намерены предъявить претензии на
эту усадьбу и девять квадратных лиг прилегающей к ней земли.
– Но, если не ошибаюсь, ваш титул на владение был подтвержден всего два года назад.
– Нет, – ответил Пейтон. – Подтверждено было только пожалование. Другими словами. Земельная комиссия Соединенных Штатов признала, что предок Виктора Роблеса получил эти
земли от мексиканского правительства законным образом, и закрепила их за теми, кто владеет ими в силу этого пожалования. Я и мои соседи владеем ею, поскольку мы купили ее
у Виктора Роблеса и на основании подтверждения пожалования Земельной комиссией. Однако подтвержден был только титул прадеда Виктора, и теперь наше право на владение
оспаривается на том основании, что, поскольку отец Виктора умер, не оставив завещания, Виктор единолично завладел и распорядился собственностью, которую был обязан
разделить со своими сестрами. Во всяком случае, какие то мошенники из Сан Франциско заявили, что им принадлежит, как они выражаются, «сестринский титул на владение», и они
продают его поселенцам, обосновывающимся на целинных землях долины. |