|
Теперь он молча поглядел на шпору, на вопиющие о правосудии волоски и убрал ее в бюро. Инкарнасио продолжал: – На ранчо Роблес нет ни одного вакеро, у которого была бы волосяная риата. Мы предпочитаем лассо, сплетенное из ремней: они тяжелее и крепче; они предназначены для быков, а не для людей. А эта волосяная риата – она из за гор, с Юга. Наступила мертвая тишина, прерываемая только стуком дождя по крыше веранды. Инкарнасио слегка пожал плечами. – Дон Кларенсио не бывал там? Франсиско Роблес – тот, которого чаще называют Панчо, – он родом с Юга. Когда дон Кларенсио покупал титул, он же видел Франсиско, его держателя? – Я имел дело только с владельцами и то через посредство моих банкиров в Сан Франциско, – рассеянно ответил Кларенс. Инкарнасио скосил желтоватые белки мутно карих глаз на своего хозяина. – Педро Моралес, которого прогнал сеньор Пейтон, – сводный брат Франсиско. Они часто бывали вместе. Теперь, когда Франсиско получил золото, которым дон Кларенсио уплатил за титул, они почти не встречаются. Но Педро тоже богат. Матерь божья! Он играет в карты и кости и ведет себя, как идальго. Он на всех смотрит сверху вниз, даже на американос, с которыми играет. Правда, говорят, он стреляет не хуже лучших из них. Он хвастает и чванится, этот Педро! Он говорит, что будь все потомки знатных родов похожи на него, так они бы прогнали этих свиней с Запада назад за горы. Кларенс поднял голову, перехватил быстрый взгляд желтых глаз Инкарнасио, пристально посмотрел на него и встал. – Насколько я помню, я никогда его не видел, – ответил он спокойно. – Спасибо за шпору, друг Насьо. Но пока никому про нее не говори. Однако Насьо не торопился уходить. Заметив это, Кларенс протянул ему сигару и закурил сам. Он знал, что вакеро непременно начнет свертывать ее заново и что это неторопливое занятие послужит предлогом для дальнейших откровений. – Но, может быть, сеньора Пейтон встречала этого Педро у своих знакомых в Сан Франциско? – Конечно, нет. Сеньора носит траур и не выезжает. Да и вряд ли у нее есть знакомые, у которых она могла бы встретиться с уволенным слугой своего мужа. Инкарнасио неторопливо закурил самокрутку и сказал, выпуская колечки дыма: – А сеньорита? Она не может с ним познакомиться? – Ни в коем случае. – А если бы, – продолжал Инкарнасио, бросая спичку на пол и наступая на нее, – а если бы этот хвастун, этот индюк стал бы бахвалиться таким знакомством, вы бы сделали с ним вот так? – Разумеется, – невозмутимо ответил Кларенс, хотя он вовсе не ощущал подобной уверенности. – Если бы он действительно заявил что либо подобное, в чем я сомневаюсь. – Верно, – согласился Инкарнасио. – Кто знает? Это ведь может быть какая нибудь другая сеньорита Силсби. – Приемную дочь сеньоры зовут мисс Пейтон, друг Насьо. Ты забываешься, – негромко сказал Кларенс. – Прошу прощения, – поспешил извиниться Инкарнасио. – Но ведь прежде она называлась Силсби. Об этом все знают; она сама рассказывала Пепите. Сеньор Пейтон завещал свое поместье сеньоре Пейтон. А о сеньорите даже не упомянул? Что поделаешь! Об этом кудахчут все куры на заднем дворе. Но я говорю «мисс Силсби» потому, что в Сакраменто есть другая Силсби, дочь той ее тетки, которая пишет ей письма. Пепита видела эти письма! И, может быть, разбойник Педро хвалится знакомством с этой другой мисс. – Весьма возможно, – ответил Кларенс. – Но вот что, друг Насьо: запомни сам и объясни другим, что на этом ранчо нет никакой сеньориты Силсби, а есть только сеньорита Пейтон, уважаемая дочь сеньоры, твоей госпожи. |
