|
– Вы счастливее меня, – сказал он с улыбкой. – Я приехал сюда только в семь часов, а в полночь мне уже нужно уезжать. Феба помолчала в нерешительности, а потом сказала с притворной беспечностью: – А как вам показалась девушка, которая играла с ним? Вы ее знаете? Кто она такая? Кларенс внимательно посмотрел на нее, а потом спросил удивленно: – А разве он вам не сказал? – Нет. – Это бывшая приемная дочь миссис Пейтон… мисс Сюзен Силсби, – ответил он спокойно. – Так, значит, люди правду говорили, что она убежала из дому! – простодушно воскликнула Феба. – Они говорили не совсем правду, – мягко поправил ее Кларенс. – Она захотела жить у своей тетушки, миссис Макклоски, жены антрепренера этого театра, и месяц назад поступила на сцену. Поскольку теперь выяснилось, что при удочерении не были соблюдены все необходимые формальности, миссис Пейтон не могла бы воспрепятствовать ей ни в том, ни в другом… даже если бы пожелала. Тут забывчивая Феба вдруг сообразила, как неделикатно она поступает, расспрашивая Кларенса о Сюзи, и густо покраснела. Но ведь, несмотря на свой грустный вид, он вовсе не был похож на отвергнутого жениха. – Ну, конечно, если она тут со своими родственниками, тогда другое дело, – сказала девушка смущенно. – Это ведь ей защита. – Разумеется, – ответил Кларенс. – И к тому же, – продолжала Феба неуверенно, – играет то она… с хорошим своим знакомым… с мистером Хукером! – И это тоже вполне прилично, если принять во внимание их отношения, – спокойно заметил Кларенс. – Я… я не понимаю! – растерянно пробормотала Феба. Саркастическая улыбка исчезла с губ Кларенса, когда он поглядел в глаза девушки. – Я только что узнал, что они поженились, – мягко сказал он. ГЛАВА XII Долгий сезон цветов был особенно великолепен на широких равнинах и склонах ранчо Роблес. По счастливой ли прихоти почвы, зимних вод или ветра, разносящего пыльцу, но у каждой из трех террас были свои особые цветы, свои особые оттенки. Длинная ограда кораля, осевшая стена сада, часовня и даже бурые стены самой касы утопали в длинных кистях пышных люпинов, так что издали казалось, будто они медленно погружаются в волны темно синего моря. На второй террасе разливалась река серебристо золотых ромашек, в которых ленивые коровы тонули по колено. На третьей террасе, соперничая с солнцем, горели желтые одуванчики. Пологий склон, уводивший к темной зелени леса в лощине, превратился в широкий каскад алых маков. Повсюду, где зимой стояла вода, теперь пылали яркие краски. Казалось, дожди прекратились лишь для того, чтобы с неба хлынул ливень цветов. Никогда еще эта красота – красота, которая словно питалась по юношески жестоким забвением и уничтожением прошлого, не поражала Кларенса так сильно, как в ту минуту, когда он пришел к заключению, что должен навсегда покинуть эти места. Ибо все, что поведал Хопкинс о постигших его бедах, было, к сожалению, чистой правдой. Когда выяснилось, что, стараясь спасти дом Пейтона и купив для этого «сестринский титул», он сам оказался жертвой хитрого мошенничества, Кларенс спокойно примирился с потерей значительной части своего состояния и даже находил удовлетворение в мысли, что ему, во всяком случае, удалось закрепить за миссис Пейтон ее собственность. Но когда он обнаружил, что в результате у его арендаторов нет теперь иного права на их участки, кроме спорного права владения, он без колебаний возместил им из остатков своего капитала все затраты на улучшение земли. |
