— Так мне снилось… Как прекрасно, когда сбываются сны!

Георгий уложил ее на пол, встал на колени и потянул замок-молнию на джинсовом платье. Открывал медленно, словно дорогую, таинственную раковину с жемчужиной, и матовая, гладкая кожа ее, казалось, отливает розовым перламутром и светится изнутри. И боясь нарушить эту целомудренную чистоту, он касался ее тела только губами и сдерживал рвущийся наружу крик восхищения и любви. А она, словно слепая, доверяла лишь своим рукам, и, должно быть, ладони ее узнавали того, кто приходил в снах, и становились твердыми и ласковыми одновременно, как птичьи крылышки…

Для вербовки агента требовалось разрешение вышестоящего начальства, сбор полной информации на кандидата, изучение его возможностей, план задействования в операции — короче, много бумаг, виз и хлопот. Однако на практике, к тому же в «боевой обстановке» все делалось наоборот, и эта несанкционированная вербовка сейчас была единственным способом удержать «народного мстителя», пилота Алексея Ситникова под контролем, пресечь его партизанщину, направить неуемную энергию в нужное русло. Собственно, требовалось только получить его согласие сотрудничать со спецслужбами и заставить подчиняться дисциплине; имея трехлетний опыт нелегальной жизни и войны с «драконами», он уже имел отличную подготовку, и, пожалуй, был самым лучшим специалистом по «бермудскому треугольнику».

Сельская больница была выстроена в великолепном месте — в сосновом бору на берегу неширокой речки за крайним домом Верхних Сволочей с северной стороны, — и в народе называлась просто усыпальницей. Если раньше старики спокойно умирали дома, в собственной постели, то с появлением этого лечебного учреждения их стали свозить сюда, чтобы потом выдать тело со справкой. Молодняк тихо разъезжался по городам, и потому в больнице умирало больше, чем рождалось.

Усыпальница приглянулась когда-то Зарембе тем, что была несколько изолирована от села: не видно, кто пришел, кто ушел. Окна ее были заколочены намертво досками и сверху — стальными листами, двери запирались по-магазинному, с железными коваными накладками, но воры все равно проникали, то разобрав потолок, то печную трубу, хотя кроме кроватей, тумбочек и шкафов там и тащить-то было уже нечего. Ромул засадила пилота через дыру в потолке, оборудовала ему спальное место — благо, что постели еще оставались — и обещала прийти вечером, сделать перевязку. Агента следовало выводить из игры сразу и навсегда, прекратить всякие дальнейшие контакты с пилотом. По свидетельству фельдшера, раны на витязе зарастали быстро и крепко, потому держать его в Верхних Сволочах не имело смысла. Кроме того, сюда вот-вот должна была нагрянуть Демьяниха, не знавшая, кто похитил ее сожителя и вообще куда он исчез, но имеющая небезосновательные подозрения, где его искать. А уж нагрянет, так найдет непременно, хотя ей невыгодно поднимать шум. Если вербовка пройдет без осложнений, пилота следовало переправить в более надежное место, скорее всего, в один из его схоронов, устроенных в сопках, если нет — дать ему срок подумать, к примеру, в подвальной комнате на ферме, куда отвезти с завязанными глазами.

Судя по наблюдениям Ромула, витязь чувствовал за собой какую-то вину, возможно, за пропавший самолет и команду десантников, и потому не хотел легализации, боялся ответственности, сторонился людей. К Демьянихе он тоже прибился не просто так: забрался в дом, пока хозяйка ходила с хутора в магазин, чтобы украсть что-нибудь съестное. И был пойман с поличным на месте преступления. Хуторянка огрела его коромыслом — тем, что попало под руку, и угодила по первой, тогда заживающей ране в плече. Пилот потерял сознание от боли, потекла кровь.