— Шарадзе, не воображаете ли вы, что вы умны? — вступается Золотая Рыбка.

— А то глупа? Кто умнее — ты или я? Это еще вопрос, — неожиданно вспыхивает Шарадзе. — Кабы умна была, шарады да загадки решала бы, а то самой пустячной из них, душа моя, не умеешь решить, несмотря на все старания.

— Задай, мы все решим сообща, — примиряющим тоном предлагает Ника.

— То-то, решим, — ворчит Шарадзе, двигая длинным носом. — Вот тебе, решай, коли так: "Утром ходит в лаптях, в полдень в туфлях, вечером в башмаках, а ночью в облаках". Что это?

Общее молчание водворяется в "клубе".

— Что это? — возвышая голос, повторяет Шарадзе и торжествующим взором обводит подруг.

Те молчат. Донна Севилья копошится у печки, аккуратно раскладывая у самой дверцы ломтики черного хлеба, предназначенного на сухари. У остальных озадаченные, напряженные лица.

— Не знаете? Не угадываете? Ага! Я так и знала, — торжествует Шарадзе и быстро поворачивается к Нике:

— Ты, душа моя, самая умная, и не можешь решить?

— Благодарю за лестное мнение, синьорина, — отвечает Ника, отвешивая насмешливый реверанс и делая "умное лицо", глядя на которое, все присутствующие неудержимо хохочут.

— Ага! — торжествует Шарадзе. — Значит, не доросли. Это, душа моя, не шутка — загадку решить.

— Ну, да ладно уж, ладно, не ломайся, говори что это, — нетерпеливо требует Алеко.

Шарадзе еще молчит с минуту. Новый торжествующий, полный значения взгляд, и она неожиданно выпаливает с апломбом:

— Это — месяц. Месяц небесный, душа моя, только и всего.

Эффект получается неожиданный. Даже все подмечающая Ника и насмешница Алеко Чернова забывают напомнить Тамаре о том, что земного месяца до сей поры еще не видали, и они поражены, как и остальные, неистощимой фантазией Шарадзе. Наконец Хризантема первая обретает способность говорить:

— Месяц? Как странно! Но, послушай, Шарадзе, как же в лаптях и башмаках? Месяц — и в лаптях! Странно что-то.

— А, по-твоему, душа моя, он должен босиком ходить, что ли? — набрасывается на нее армянка.

— Я… я не знаю, — роняет смущенная Муся.

— И я не знаю, душа моя. В том-то и дело, что ни я, ни ты, и никто, душа моя, не знает, как он ходит, в лаптях, босой или в башмаках, а знали бы, так никакой загадки и не было бы, — с тем же победоносным взглядом заключает Тамара.

Ника Баян при этом неожиданном выводе разражается неудержимым смехом. Хохочут и все остальные.

— Нет, она — обворожительно наивна, наша Тамарочка, — шепчет Алеко, покатываясь на весь "клуб".

— Ха-ха-ха! — звенит своим стеклянным голоском Золотая Рыбка.

Даже бледная, всегда задумчивая Невеста Надсона не может удержаться от улыбки. Неудержимое веселье захватывает всех находящихся в «клубе» девушек.

В самый разгар на пороге вырастает угловатая, нескладная фигура первоклассницы Зины Алферовой. Зину называют Дорогая моя за ее постоянную привычку прибавлять эти два слова чуть ли не к каждой фразе, кстати и некстати.

— Месдамочки, тише, дорогие мои, тише, — лепечет Зина. — Дорогие мои, на черной лестнице лежит кто-то. Лежит и рыдает… наткнулась. Ах, Господи, дорогие мои, это так страшно, страшно.

И руки Зины поднимаются к бледному лицу, и сама Алферова, прислонившись к косяку двери, готовится заплакать.

Глава 2

Первая приходит в себя Ника.