— Что с вами? О чем вы плакали, Стеша? Кто вас обидел?… Неужели опять Пиявка? — слышатся полные участия и заботы голоса.

Но вместо ответа Стеша снова разражается рыданиями. Она так сильно плачет, что ее сильные плечи дрожат, и все ее крепко сложенное тело трепещет, как былинка под напором бури.

— Воды, mesdames! Принесите стакан воды! — командует Алеко.

Возвратившаяся из класса Золотая Рыбка мчится за водой. Когда она возвращается с наполненной до краев кружкой, Стеша, окруженная институтками и подкупленная общим участием к ее горю, роняет сквозь всхлипывание и слезы:

— Барышни, не выдайте. Миленькие, не погубите. Узнает Пиявка — со свету сживет. Горе у меня, барышни, миленькие. Дочурку сестры покойной из деревни привезли и мне подкинули. Девчонке пяти годков еще нет. Сиротка она. Вчера я ходила по знакомым, просила Христом Богом взять, приютить у них ребенка. Куда уж! Видно, все друзья лишь до черного дня: и слышать не хотят взять в дом девчонку. А в подвале в девичьей у себя нешто можно держать? Надсмотрщица то и дело шмыгает. Капитошка, шпионка эта, того и гляди, инспектрисе донесет, пожалуется. А куда мне Глашку девать? На улицу, что ли, выбросить? Ведь обманом мне ее оставила знакомая одна, землячка моя: пришла, подкинула и сама скрылась.

— Ах, как необыкновенно все это! Точно в сказке! — зашептали кругом восторженные голоса.

— Хороша сказка, нечего оказать! Выгонят на улицу Стешу с девочкой — вот вам будет сказка.

Кто сказал это? Чьи глаза сверкнули таким негодованием, мельком обежав лица подруг?

Это Ника Баян. Положив маленькую ручку на плечо Стеши, она заговорила:

— Стеша, милая, утрите ваши слезы! Перестаньте плакать. Девочка — не вещь какая-нибудь. Ее нельзя выкинуть за дверь. Послушайте, я придумаю что-нибудь. Мы посоветуемся с классом, а потом решим. Но только покажите нам девочку. Приведите ее сегодня ночью в дортуар в одиннадцать часов. Слышите, приведите. Мы все так любим детей и займемся ее судьбой… Бедная детка. Для нее необходимо что-нибудь придумать. Ее надо приютить у кого-нибудь из наших родных. Мы попросим, мы устроим. Только дайте подумать. Так сразу нельзя. Да не плачьте же вы, ради Бога. Ваше дело далеко не потеряно, уверяю вас.

И тонкие пальчики Ники бегло погладили белобрысую Стешину голову.

Стеша упала к ногам Баян и обняла ее колени.

— Барышня, ангел наш, золотенькая! Не знаю уж, как и благодарить! Век не забуду участия вашего, — зашептала она.

Ника вспыхнула:

— Как вам не стыдно, Стеша! В ногах валяетесь, руки целуете! Срам какой! Терпеть этого не могу, — сердито проговорила Ника и, видя смущение девушки, добавила через мгновение уже более милостивым тоном:

— Теперь ступайте к «ней», Стеша, а вечером, когда фрейлейн Брунс уйдет к себе, тайком приведите к нам вашу малютку племянницу. Нашей дортуарной прислуги не бойтесь, мы уговорим Нюшу, и она не выдаст нас. А пока до свиданья. Помните, ждем ровно в одиннадцать часов. Идемте, Mesdames, в класс. До звонка осталось немного, — обратилась Ника к подругам.

И девочки с присоединившейся к ним Хризантемой, успевшей за это время нажарить едва ли не целый фунт сухарей, помчались вниз, на второй этаж, где находились классы.

Там оставалось все по-прежнему за это время. Августа Христиановна Брунс сидела на своем обычном месте за столом кафедры и вязала крючком. Класс готовил уроки. Некоторые читали под сурдинку, иные писали письма родным или тихо переговаривались между собой. Возвращение в класс «кучкой», как это называлось на институтском языке, было немыслимо.