— Я бы туда хоть сейчас! — пылко воскликнул юноша.

— Придет время — будешь там. Сначала доучись. Нам всю жизнь не хватало грамотных людей, а теперь и подавно. И с каждым годом войны этот недостаток будет ощущаться все острее. Твой самый первый долг сейчас — учиться, Чем глубже и прочнее будут твои знания, тем нужнее ты будешь и здесь, и там…

— Я подтянусь. Наверстаю.

— Верно! Вот получай аттестат и поступай в военное училище…

— Да ради этого я…

— Вот-вот. И не раскисай! Не распускайся! — Богдан Данилович продул мундштук, сунул его в карман. — Картошка есть у нас?

— Есть! — Вадим вскочил.

— Давай займемся ужином. Накладывай в котелок картошку, мой и — на плиту. Картошка в мундире — великолепная вещь! Хорошо бы к ней еще чего-нибудь солененького, — Богдан Данилович прищелкнул пальцами.

— Я сейчас сбегаю к соседке, попрошу капусты.

— Зачем просить? Надо купить.

— Она не продаст, а так — пожалуйста. Сегодня встретила меня и говорит: «Чего за капустой не приходишь, я обещала ма…» — Вадим умолк на полуслове, потупился.

— Черт с ней, с капустой, — морщась, как от зубной боли, торопливо проговорил Богдан Данилович. В душе он ругал себя: надо поосмотрительнее, поосторожнее. — Картошка с сольцой — первоклассная пища. Пошли. Поедим — и за дело.

Сухо потрескивали, постреливали поленья, разгораясь. С котелка на плиту стекали крупные капли и с шипением превращались в пар Заунывно гудел ветер в трубе. Под полом скреблась мышь.

На белом от морозных узоров окне качалась черная тень лохматой головы Вадима.

Богдан Данилович на корточках сидел перед топкой плиты, смотрел в проем открытого поддувала, бездумно ждал, когда же там снова мелькнет золотистая искорка. При этом он медленно раскачивался из стороны в сторону и сначала насвистывал, а потом принялся вполголоса мурлыкать мотив первой пришедшей ему на память песни.

И вдруг Вадим запел. Неровным, тонким, готовым каждое мгновение оборваться голосом он вывел:

Богдан Данилович стал потихоньку подпевать. Впервые за дни, прошедшие после ухода жены, он почувствовал желаемое облегчение. Трудный разговор с сыном остался позади. И ему показалось даже, что этот разговор как-то сблизил их. Просто Вадим больше был с матерью, привык, привязался к ней. Но он — мужчина, и он — Шамов. Вот они рядом. Вместе. Варят картошку и поют. Конечно, картошка не бог весть какое лакомство. Да за этим дело не станет. Все, что нужно, будет у них. И женские руки будут. Все, все будет.

Вадим пел, широко раскрытыми глазами, не мигая, смотрел на синий узор обоев перед собой и видел мать…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1.

Младшего Ермакова провожали торжественно и шумно. У вокзала собралось множество людей. Смущенный Володя стоял, неловко прижимая к груди маленький букетик пожухлых от мороза живых цветов.

Первым заговорил Рыбаков.

— Сегодня мы провожаем в ратный путь еще одного сибиряка-добровольца Владимира Ермакова.