Надо сказать, что перед самым открытием доски, которая два дня провисела, закрытая мешковиной, дожидаясь, пока ее покажут кинокамерам, движение на улице перекрыли. ГАИ никто не тревожил; просто поставили две машины поперек дороги, так что между ними оказался дом со свежей мемориальной доской. И пошло торжественное открытие: ораторы выступают, дамы хлопают, журналисты суетятся, а прохожие спрашивают друг у друга, кого сегодня на их улице хоронят и почему нет оркестра.

Во время самого разгара торжественного события по дороге едет себе мусорная машина и упирается чуть ли не в «Волгу», стоящую поперек. Сперва водитель высунулся в окошко и поинтересовался: не задавили ли кого, раз столько людей, а машина стоит в странной позе. Причем он сделал запрос такими выражениями, которыми великий Бунин свои произведения явно не писал.

В этот-момент я находился рядом с ним и слышал каждое его слово. И чтоб я так был здоров, если в одном предложении этот тоже великий лингвист три раза не сказал слово «мать». Хотя предложение было коротким. А потом шофер начал спрашивать у меня, почему не может проехать по улице, которая насчет производства мусора всегда была передовиком. Причем делал это таким тоном, будто именно я ему назло поставил автомобили поперек мостовой. Как человек, воспитанный в Одессе, я ответил культурно: «Гражданин в кепке, чего вы разоряетесь без копейки денег? Пожара пока нет. Вон видите оратора, у него и спрашивайте. Потому что от ваших слов давление падает не только в шинах автомобиля».

Слава Богу, вовремя подскочил какой-то другой интеллигент, хотя без бабочки, но с ним говорил на «вы» и картавил. Несмотря на то, что водитель до этого выдал такую тираду на всю улицу... Журналисты ладонями микрофоны зажимали. А в конце он почти печатными словами выразился: «Сейчас дам газ, и ваша «Волга» впереди моей машины поедет». А интеллигент без бабочки ему спокойно объясняет: «Видите ли, мы открываем мемориальную доску Бунину». На эти слова водитель стал наливать свои глаза кровью и высказался: «Бунин-..юнин, помер триста лет назад, а я проехать не могу». Чтоб я так был здоров, если это не правда. И тогда интеллигент без бабочки не выдержал и почему-то тоже обратился ко мне: «Уберите его, иначе я за себя не ручаюсь. Я из этого мусорника ради любимого Бунина катафалк устрою. Кто это такой?» И добавил несколько слов из лексикона водителя. А я ответил, что он тот самый народ, ради которого мемориальную доску на дом повесили и фасад срочно перед этим выкрасили впервые за двадцать лет.

А водителя, несмотря на просьбу, убирать не стал. Тот шофер в одиночку десять таких, как я, мог бы в свою машину засунуть и не сильно бы при этом вспотел. Короче говоря, после того, как к водителю подошли еще пара интеллигентов и сказали на самом понятном ему языке, чтобы он объехал это событие другой стороной, мусорник на колесах развернулся и поехал назад. Причем, шофер продолжал из окна отпускать свои соображения по поводу торжественного события громче, чем работал двигатель. После того, как к мемориальной доске все привыкли и полочку для цветов под ней успели оборвать, к дому начали бегать автобусы с экскурсиями. Но всех экскурсантов почему-то интересовал памятник во дворе, стоявший точно против подъезда, еще больше, чем Бунин. Но откуда экскурсоводу было знать об этом памятнике и Исааке Хаймовиче? Даже после того, как десант из автобусов стал высаживаться прямо во двор?

Надо сказать, что этот памятник Исаак Хаймович поставил не самому себе, хотя некоторые языкатые утверждали именно это. Между прочим, Хаймович тоже был выдающейся личностью, и в Одессе люди о нем знали лучше, чем о Бунине. И даже Кларе Будиловской. Потому что Исаак Хаймович заведовал мебельным магазином и не брал взяток.