Оплакивают близких по-разному.

Если твоя невеста становится жертвой жестокой и бессмысленной резни в книжном магазине, можно на это реагировать по-разному. Возможны разные варианты, но ни один нельзя предвидеть. Можно, не переставая, плакать неделю, другую, а потом смириться со смертью, признать, что жизнь продолжается и без девушки, на которой ты собирался жениться. Признать, что ничто не стоит на месте, и жизнь идет вперед, и смерть ее конец. Берт Клинг мог бы, конечно, смириться с окружающей его жизнью и смертью, как неизбежным и естественным ее концом, или, по крайней мере, реагировать по-другому. Он мог бы наотрез отказаться признать ее. Он мог бы уже продолжать жить с верой, что Клэр Таундсенд не умерла, а живет себе где-то в другом месте, что те события, которые начались с телефонного звонка на участок тринадцатого октября прошлого года, когда среди жертв в книжном магазине он, к своему ужасу, обнаружил Клэр, и кончились жестоким избиением человека, который ее убил, – те события просто не имели места. Он мог бы жить, притворяясь, что верит, – ничего этого не было. Он продолжал ждать возвращения Клэр и, когда бы она вернулась, посмеялся бы вместе с ней, сжал бы в своих объятиях, и они бы снова любили друг друга и когда-нибудь бы поженились. Он мог бы так утешиться. Или мог бы принять ее смерть без слез, позволяя горю разрастись внутри до огромных размеров, и окаменеть, скрывая за улыбающейся внешностью богато разукрашенный фасад все разрушающей, темной и мрачной, открытой всем ветрам гробницы.

Возможно, бухгалтеру было бы легче пережить убийство своей невесты, пройти через весь ритуал поминок, а затем лелеять память девушки, философски смирившись с элементарным фактом существования жизни и смерти. Бухгалтер складывает колонки цифр и решает, какой подоходный налог его клиент должен платить «Дядюшке Сэму». Бухгалтер занят арифметикой. А Берт Клинг – полицейский. Будучи полицейским, ежедневно занятым работой, связанной с преступлениями, он то и дело сталкивается с постоянным напоминанием о том, как погибла девушка, которую он любил. Одно дело обходить улицы своего участка и помогать перейти улицу шестилетнему ребенку, стоящему на углу в ожидании, когда пройдет транспорт. Одно дело расследовать кражу со взломом, или ограбление, или драку, или исчезновение людей, и совсем другое – расследовать убийство.

Жизнь восемьдесят седьмого полицейского участка очень часто связана с фактами смерти. Он заглянул в безжизненные глаза Клэр Таундсенд тринадцатого октября прошлого года. С тех пор видел мертвые глаза более тридцати жертв – мужчин и женщин – и всегда видел в них одно и то же: все смотрели умоляюще, казалось, их насильно лишили того, с чем они не были готовы расстаться. Казалось, они умоляли, чтобы это им вернули. Казалось, они молча взывали:

– Пожалуйста, верните меня, я еще не готов!

Обстоятельства смерти всегда были разными: он входил в комнату человека с ножом в черепе, он смотрел на растерзанную жертву наезда, он открывал дверь чулана и находил труп молодой девушки с затянутой на шее веревкой, повесившейся на перекладине для одежды, или алкоголика, упившегося до смерти в подъезде борделя, – обстоятельства всегда были различными, а глаза – одинаковыми.

– Пожалуйста, верните ее мне, я не был готов, – казалось, взывали они.

И каждый раз, вглядываясь в другую пару глаз, он отворачивался, потому что всегда помнил Клэр Таундсенд, лежащую на полу книжного магазина, ее блузку, залитую ярко-красной кровью, открытую книгу на ее лице, собственные руки, поднявшие ее, и свои глаза, заглянувшие в ее мертвые, широко открытые – этот образ неожиданно и навсегда отпечатался в его мозгу и он стал бесчувственным и немым. В течение нескольких минут он, обычно ничего не соображал, он мог только отвернуться от каждого нового трупа и неподвижным взглядом разглядывать стену, как оглушенный, в то время как в его напряженном мозгу невидимый проектор прокручивал кадр за кадром свой собственный фильм ужасов, и ему хотелось кричать, и он сдерживался, до боли стиснув зубы.