— Жирный. На каждом пальце правой руки по кольцу, — говорит Перри, когда наступает его очередь. — Все вместе выглядит как кастет. Из-под берета торчат во все стороны черные волосы, но, подозреваю, макушка у него лысая — именно поэтому он ее прикрывает.

Да, это он, соглашаются они, когда, соприкасаясь головами (между ними проскакивают искры), разглядывают фотографию, которую Ивонн подсовывает им под нос. Да, это Ваня из Перми, второй слева из четверых толстых весельчаков, сидящих в ночном клубе в окружении проституток, бумажных гирлянд и бутылок шампанского, в канун 2008 года, бог весть где.

Гейл нужно в туалет. Ивонн ведет ее по узкой подвальной лестнице на первый этаж, обставленный с загадочной роскошью. Жизнерадостный Олли, без берета, развалился в кресле, погрузившись в чтение газеты. Она необычная — напечатана кириллическим шрифтом. Гейл вроде бы разбирает русские слова «Новая газета», но уточнять не хочет. Ивонн ждет, пока Гейл делает свои дела. Туалет красивый, с полотенцами, душистым мылом и дорогими обоями, на которых изображены охотничьи сценки. Потом они возвращаются в подвал. Перри по-прежнему сидит ссутулившись, рассматривая собственные руки, но на сей раз они лежат ладонями вверх, как будто он читает по ним двойное будущее.

— Итак, Гейл, — энергично говорит маленький Люк. — Слово вновь за вами.

Это не слово, Люк. Это, черт возьми, вопль, который рвется из меня уже давно; думаю, ты в курсе, недаром же пялишься на меня куда чаще, чем предписано шпионским учебником «Этикет: общение между полами».

— Я понятия не имела, во что ввязываюсь, — начинает она, глядя прямо перед собой — на Ивонн, а не на Люка. — Я должна была догадаться. Но не догадалась.

— Тебе совершенно не за что себя упрекать, — горячо вмешивается Перри. — Никто тебе не сказал, никто не предупредил. Если кто и виноват, так это Дима со товарищи.

Гейл безутешна. Она сидит в кирпичном винном погребе глухой ночью и выстраивает обвинение против самой себя.

Она лежит ничком на пляже Антигуа, под зонтиком, в расстегнутом купальнике, рядом с нею — две маленькие девочки, а с другой стороны — Перри, в мальчишеских шортах и старомодных отцовских очках со специально подобранными солнцезащитными линзами.

Девочки съели бесплатное мороженое и выпили бесплатный сок. Дядя Ваня из Перми сидит на вышке с огромным пистолетом за поясом, а Наташа, чье имя каждый раз встает перед Гейл препятствием (приходится собираться с силами, чтобы взять барьер, совсем как на уроке верховой езды), — Наташа лежит в дальнем конце пляжа, наслаждаясь одиночеством. Элспет удалилась на безопасное расстояние. Возможно, она знает, что сейчас произойдет. Скорее всего, ей не позволено вмешиваться — так теперь кажется Гейл, хотя толку от ее запоздалой проницательности никакого.

Она замечает, что девочки вновь мрачнеют. Профессиональная интуиция подсказывает ей: их наверняка объединяет какой-то нехороший секрет. Она всякого навидалась в суде, поэтому дети, которые не болтают и не шалят, беспокоят ее и пробуждают любопытство. Дети, которые не понимают, что они — жертвы. Дети, которые не смотрят тебе в глаза. Которые винят себя за то, что делают с ними взрослые.

— Задавать вопросы — моя работа, — протестует Гейл. Теперь она обращается только к Ивонн. Люк — размытое пятно, Перри — за пределами поля зрения; она сознательно вытеснила его туда. — Я разбираю семейные дела и допрашиваю детей в качестве свидетелей. То, что делаешь на службе, продолжаешь делать и в свободное время.