– Мистер Гринлиф? – с надеждой в голосе спросил Том.

Женщина, улыбаясь, долго говорила что‑то по‑итальянски, показывая вниз, в сторону моря. Тому послышалось, что она все время повторяет слово «еврей».

Том кивнул:

– Спасибо.

Идти как есть или переодеться в пляжный костюм, чтобы встреча выглядела случайной? Или подождать, пока наступит время чая или коктейля? Или попытаться предварительно позвонить Дикки по телефону? Том не привез пляжного костюма, а здесь без него не обойтись. Он зашел в одну из лавчонок поблизости от почты, где в крошечной витрине были выставлены рубашки и трусы. Перемерив несколько пар трусов, которые ему не подошли или, во всяком случае, сидели недостаточно хорошо, чтобы можно было показаться на пляже. Том купил черно‑желтые плавки едва ли шире той ленты, что остается на исполнительнице стриптиза в конце представления. Свернув свою одежду в аккуратный узелок, упакованный в плащ, Том вышел на улицу босиком. Но сейчас же спешно вернулся обратно. Булыжник обжигал, как раскаленные угли.

– Ботинки? Сандалии? – спросил он хозяина.

В этой лавке обувью не торговали.

Том снова надел ботинки и, перейдя дорогу, направился на почту, чтобы оставить там узелок с одеждой вместе с чемоданами. Но почта оказалась закрытой. Вообще‑то он слышал, что в некоторых европейских странах учреждения закрываются на перерыв с полудня до четырех часов. Он повернулся и пошел по мощенной булыжником улочке, которая, как он предположил, вела к морю. Спустился по десятку крутых каменных ступеней, пошел по другой покатой, мощенной булыжником улочке, мимо магазинчиков и домов, и снова по ступенькам. Наконец оказался на ровной поверхности широкой набережной, слегка возвышающейся над пляжем. На ней ютились несколько кафе и ресторан со столиками на открытом воздухе. Загорелые итальянские подростки, сидевшие на деревянных скамейках на краю набережной, неторопливо оглядели его с ног до головы. Ему стало стыдно за массивные коричневые ботинки и свое бледное, как у мертвеца, тело. За все лето он ни разу не искупался. Он терпеть этого не мог. Дощатая дорожка вела от набережной к середине пляжа, наверняка раскаленного, словно адская сковорода. Недаром же все лежали на полотенцах или на чем‑нибудь еще. Но Том все‑таки снял ботинки и немного постоял на горячих досках, спокойно разглядывая ближайшие группки людей. В них никто не был похож на Дикки, а тех, кто находился далеко, Том не мог разглядеть, потому что от жары воздух мерцал и переливался. Том ступил одной ногой на песок и тут же отдернул ее. Потом набрал воздуху в легкие, стремительно добежал до конца дорожки, рванул через песок и блаженно погрузил ноги в прохладное мелководье у кромки моря. Теперь он мог идти.

Того, кого искал, Том увидел издалека и сразу же узнал, хотя Дикки загорел до шоколадного цвета, а его вьющиеся волосы были светлее, чем запомнилось Тому. С ним была Мардж.

– Дикки Гринлиф? – улыбаясь, спросил Том.

Дикки поднял глаза:

– Да?

– Я – Том Рипли. Мы познакомились в Штатах несколько лет назад. Вспоминаешь?

Дикки, казалось, был озадачен.

– Твой отец вроде бы говорил, что напишет обо мне.

– А, ну да! – сказал Дикки, коснувшись пальцем виска: дескать, ну и дурак же он, что позабыл. Он встал. – Том… как, ты говоришь, твоя фамилия?

– Рипли.

– Это Мардж Шервуд, – сказал Дикки. – Познакомься, Мардж, это Том Рипли.

– Привет, – сказал Том.

– Привет.

– Надолго сюда? – спросил Дикки.

– Еще не знаю. Только что приехал. Надо будет разобраться, что это за городок.