— Совсем дрянной. Просто отвратительный, — сказал Осмонд, только теперь лицо его было мертвенно-белым, оскаленным. — Встань, дрянной мальчишка. Дрянных мальчишек, которые не слушаются своих отцов, надо наказывать. А еще их надо расспрашивать, почему они так себя ведут.

Осмонд тряхнул плеткой — колечки издали сухой звук. Еще одно странное воспоминание родилось в сознании Джека, наверное, из-за того, что любыми путями оно хотело восстановить связь с домом, с привычным миром, решил Джек позднее. Стук колец плетки Осмонда напомнил ему звук выстрела из духового ружья, которое ему подарили, когда ему исполнилось восемь лет. Ему и Ричарду Слоуту.

Осмонд протянул руку и схватил Джека за грязное плечо. Он притянул его к себе, обдав смесью запахов парфюмерии и помойки. Его дикие серые глаза вперились в голубые глаза Джека. Джек почувствовал, как у него подкосились ноги.

— Кто ты такой? — спросил Осмонд.

Эти слова повисли в воздухе.

Джек посмотрел на Капитана. Тот глядел на него с выражением осуждения, которое не могло скрыть отчаяния. Он слышал, как кудахчут куры, как лает собака. Где-то вдали прогрохотала телега.

Скажи мне всю правду. Меня не обманешь, говорили глаза Осмонда. Ты похож на одного дрянного мальчишку, которого я видел в Калифорнии. Ты — он?

И у Джека чуть не сорвалось с губ:

Да! Да, я Джек Сойер, я из Калифорнии, ваша Королева — моя мать, только она умерла, и я знаю вашего хозяина, Моргана — дядю Моргана, и я все расскажу, только не надо смотреть на меня такими глазами, ведь я всего лишь ребенок, а дети все говорят, они все рассказывают…

И тут он услышал голос матери, строгий, на грани насмешки:

И ты все выложишь этому парню? Этому? От него воняет, как от уборной, и он похож на средневекового Чарльза Мэнсона… Но думай сам, решай сам. Ты можешь надуть его, если захочешь, без труда. Но решай сам!

— Кто ты такой? — повторил Осмонд, притянув его еще ближе к себе, и на его лице Джек читал полную уверенность в себе. Он привык вытягивать ответы из людей, а уж из двенадцатилетних детей — и подавно.

Джек набрал полные легкие воздуха (Если хочешь получить самую большую громкость, чтобы даже на последних рядах галерки тебя было слышно, работай диафрагмой. Весь воздух выходит из диафрагмы через связки) и заорал:

— Я УЖЕ САМ УХОДИЛ! КЛЯНУСЬ БОГОМ!

Осмонд, наклонившийся еще ближе в ожидании сломленного, сдавленного шепота, отшатнулся, будто Джек вырвался и ударил его. Он выхватил свою плеть и потряс ею. Он наступил на концы своей плети и чуть было не оборвал их.

— Я УЖЕ СОБИРАЛСЯ УХОДИТЬ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ БЕЙ МЕНЯ, ОСМОНД! Я УЖЕ УХОДИЛ! Я НИКОГДА НЕ ХОТЕЛ ПРИХОДИТЬ СЮДА, НИКОГДА, НИКОГДА…

— Проклятый маленький…

Капитан Фаррен шагнул вперед и ударил Джека в спину. Джек снова растянулся в грязи, не переставая при этом кричать.

— Я же говорил, что он придурочный, — услышал он слова Капитана. — Я приношу свои извинения, Осмонд. Будь уверен, я всыплю ему по первое число. Он…

— Что он делает здесь, во дворце? — взвизгнул Осмонд. Голос его стал высоким и пронзительным, как у торговки. — Что твоему сопливому выродку здесь надо? Покажи-ка мне его пропуск! Я знаю, у него нет пропуска! Ты пристроил его к столу Королевы, чтобы он стащил для тебя ее столовое серебро! Я знаю!.. Дрянной мальчишка… с первого взгляда ясно, что он ужасно, невыносимо, нестерпимо дрянной!

Каждый раз при слове «дрянной» плетка Осмонда со всей силы хлестала Джека по спине, по плечам, по чему попало.