Колин, добродушно улыбаясь, пригласил их весь свой рождественский шопинг провести в Эдилине. Федералы похлопали его по спине, сказав, что непременно воспользуются его приглашением.

Только Джемма присутствовала при разговоре Колина и Джин, и ей стало даже жаль бывшую соперницу. Колин не стеснялся в выражениях и весь кипел от возмущения, но Джин заглянула ему через плечо и одними губами сказала Джемме спасибо.

После всех этих волнующих событий город еще долго приходил в себя. Когда миссис Фразьер стала спрашивать Джемму, какого цвета платья она хотела бы видеть на подружках невесты, они с Колином решились на побег. Венчание было скромным, без посторонних, и прошло в ту же субботу, когда Джемма переехала жить в новый дом. Они были очень счастливы.

Разбирая вещи после переезда, Джемма увидела этюдник Шеймаса с отбитым уголком и села его ремонтировать. На венчании Шеймас был единственным свидетелем с ее стороны, и она считала, что должна отплатить ему услугой за услугу — это он держал ее букет, пока они с Колином обменивались кольцами. Джемма полагала, что торчащие из уголка бумаги — рисунки Шеймаса, но когда стала вытаскивать их, то сердце ее едва не остановилась. Такая желтизна и такая хрупкость могли быть только у очень старых документов.

Медленно и осторожно она вытащила бумаги из этюдника. Первое, что она увидела, это имя и дату: «Тэмсен Фразьер Байан, 1895 год».

Джемма рухнула в кресло и начала читать.

«12 февраля 1895 года

Эта история началась, когда мои досточтимые тетушка и дядюшка, Кей и Алекс Макдауэлл, собрались провести лето 1834 года в Англии. Мой дядя, заядлый лошадник, собрался приобрести там несколько породистых лошадей. Они планировали арендовать дом, но моя мать написала Эвану, старшему брату моего отца, графу Риптону, и внезапно все двери открылись перед ними, их стали засыпать приглашениями. Мне хотелось бы сказать, что это было сделано из родственных чувств, но это не так. Жадная, с сомнительной родословной, но зато богатая, жена дяди Эвана ненавидела нас, американских родственников своего мужа, так сильно, что отказалась носить фамилию Фразьер. Но она знала, что дочь тети Кей недавно вышла замуж за Грейсона Армитейджа, наследника одного из самых больших состояний в Америке, и поэтому тетю Кей пригласили пожить у них.

Дома, в Эдилине, приглашение вызвало настоящий фурор. Поскольку дядя Алекс собирался объездить все Британские острова, выбирая лучших из столь любимых им лошадей, тете Кей предстояло большую часть времени проводить без него. По правде говоря, она ничего против этого не имела, поскольку любила свое искусство почти также горячо, как любила свою семью. Если при ней была ручка с бумагой и что-то, на что можно смотреть, она была счастлива.

Но я, двадцатичетырехлетняя жертва несчастной любви, думала, что несчастнее меня нет на земле человека, и потому приложила все силы к тому, чтобы убедить ее взять меня с собой. Я бесстыдно воспользовалась тем, что Эван был моим дядей. То, что он был графом и что его жена отказывалась принимать в своем доме его «безродных» американских родственников, не имело для меня значения. Все, чего мне хотелось, это доказать всему миру, то есть городу Эдилину в штате Виргиния, что я могу найти себе более полезное занятие, чем целыми днями тосковать по мужчине, который, как я была уверена, собирался на мне жениться, но в итоге нашел себе другую невесту.

Я не помню, как мне пришла мысль найти себе компаньонку для путешествия. Я думаю, что это сделала Кей. Возможно, ее пугала мысль о том, что ее спутницей окажется пребывающая в постоянной меланхолии девица, которую придется развлекать, и потому она внушила мне мысль, что я должна взять с собой подругу.