– Мэм? – женский голос. Моих плеч слегка касаются руки в попытке оттащить в сторону. Спокойно и профессионально. – Мэм, пожалуйста, вы можете привстать?

Я качаю головой и сжимаю холодеющие руки Олли.

– Мне нужно осмотреть его, мэм. Я хочу, чтобы вы пошли со мной, хорошо?

– Он мертв. Вам не нужно его осматривать, потому что он мертв, – не открывая глаз, я просто лежу на теле Олли и цепляюсь за него в бессмысленных усилиях.

Теперь руки более настойчивы. Две пары. С силой оттаскивают меня. Что то капает с моего подбородка.

– Вы ранены, мэм. Нам нужно осмотреть вашу руку, – тот же голос, та же женщина.

Я поворачиваюсь и смотрю на нее. Молодая, светловолосая, красивая. На ней темно синяя форма фельдшера. Волосы заплетены в косу. Она осторожно поддерживает мою левую руку у локтя и запястья. Я опускаю взгляд и вижу, что она сломана. Очень сильно и в нескольких местах. Белая кость торчит из кожи в области предплечья. После прикосновений фельдшера я понимаю, что у меня болевой шок.

Я кричу.

Кричу больше из за Оливера, чем из за собственной физической боли. Поднимаю взгляд и вижу двух санитаров, застегивающих «молнию» на мешке с телом Оливера и поднимающих его на каталку.

– Нет, нет… – я вырываюсь и, пошатываясь, иду к ним. – Позвольте мне попрощаться, позвольте… Дайте мне попрощаться, пожалуйста.

Женщина фельдшер идет вместе со мной, каким то образом предугадывая мои движения и умудряясь двумя руками поддерживать мою травмированную руку. Здоровой рукой я отпихиваю ее и ударяю сломанной конечностью по каталке, но боль ничто по сравнению с океаном горя и морем шока, бурлящими в глубине души и выжидающими момента, чтобы затащить меня в свой омут. Мне слишком хорошо знакомо это чувство.

Санитар опускает «молнию», чтобы я могла увидеть лицо Олли. Оно все разбито, в синяках и порезах. Часть лица просто отсутствует. Он был таким красивым, а сейчас… смерть изуродовала его. Но мне все равно. Я целую его в лоб – единственную часть, оставшуюся почему то неповрежденной.

– Я люблю тебя, Олли. Господи, прости меня. Мне так жаль, – мои дрожащие ноги подкашиваются, и я снова оказываюсь на земле. – Мне так жаль.

На помощь мне снова приходят руки. Я делаю глубокий вдох, потому что сейчас пора включить свой собственный опыт. Я заставляю себя встать и стараюсь удерживать свое тело в вертикальном положении. С дрожью я откидываю со лба Олли прядь волос – черную, тронутую ранней сединой. Раньше я называла его перченым и шутила, что, когда он полностью поседеет, буду звать его соленым.

Такой талантливый, такой бесстрашный.

И все это ушло. Исчезло в один миг. За долю секунды его жизнь оборвалась.

Я снова наклоняюсь и целую его в лоб.

– Прощай, Оливер.

Мужчины смотрят на меня, и я киваю. Потом наблюдаю, как они снова застегивают мешок.

Оранжевые конусы, мерцающие огни, сирены, моргание фар. Сотрудники полиции регулируют движение, пожарный грузовик и машина скорой помощи углом отгораживают место аварии, чтобы скрыть его от зевак и любопытных. В нескольких шагах то, что осталось от нашей машины – перевернутая, дымящаяся, совершенно разбитая. Чуть дальше на шоссе опрокинутый тягач с прицепом, который врезался в нас. Я вижу другие машины, еще больше скорых и полицейских, еще больше оранжевых конусов и мигалок. Еще одна бригада медиков склонилась над кем то другим.

Месиво. Чертово месиво.

Меня провожают к задней двери машины скорой помощи, помогают забраться внутрь и усаживают на кушетку. Светловолосая женщина врач осматривает мою руку.

– Вы можете назвать свое имя?

– Найл Эмори Джеймс, – и вот тут наружу вырывается шок.