— Не хочу!

— А кусочек грудинки дать?

— Не желаю!

— Вот беда! Чем же тебя покормить? А пончики с повидлом хочешь?

— К чёрту пончики с повидлом! Ничего я не хочу!

— Давай зажарю тебе кусочек свининки, горчичной, перчиком приправлю, маринованных грибочков положу — пальчики оближешь!

— Отстань! Не хочу я никаких грибочков!

— Ну и не надо! — рассердилась жена. — Подумаешь, привереда какой: того не хочу, этого не хочу! А чего же ты хочешь? Птичьего молока? Комариного сала? Рожна с маком?

— Работать хочу, — жалобно сказал Маслок. — В шахту пойду.

— Ой, да ты с ума сошёл! — испугалась жена. — И думать об этом не смей. Хочешь, чтобы золотые листочки в табак превратились? Выкинь эту глупость из головы! Разве тебе в постели плохо лежать? Поковыряй в носу, вот и хватит с тебя, считай, что поработал.

Заперла она дверь и убежала в город, по лавкам шнырять, для Ферды лакомства покупать, а для себя наряды.

А Ферда ворочается в постели и стонет. Наконец вылез он из-под одеяла, стоит в рубахе посреди избы, растрёпанный, всклокоченный, на пугало огородное похож.

Постоял-постоял, потом присел за стол и задумался. Чудно́! Всего-то три дня прошло, а ему уже опротивело и в постели валяться и лакомствами объедаться. Вялый он какой-то, сонный, и ничего ему не хочется.

Видит Ферда, муха по столу ползёт, хотел её пристукнуть, да вспомнил запрет Хозяина.

— Ох, ох! — вздыхает Ферда, в затылке чешет и громко зевает. Подошёл к окну, смотрит — шахтёры гурьбой на работу идут, кто песню поёт, кто смеётся, с товарищами шутит. Весело им, а Ферде тоскливо, хоть вешайся.

«А может, плюнуть на золотые листочки и поработать немного?» — подумал он и огляделся по сторонам. В углу метла стояла. И хоть жалко расставаться с золотом, решил он пол подмести. «Эх, — думает, — была не была!» — и взялся за метлу.

Но тут распахнулась дверь, и в избу влетела жена.

Увидела, чем дело пахнет, вырвала у мужа метлу и давай его метлой охаживать да приговаривать:

— Вот тебе, чучело! Получай, ирод! Ну-ка марш в постель! И не смей носа из-под одеяла высовывать!

Всыпала ему по первое число, в постель загнала, одеялом с головой накрыла и строго-настрого наказала: пусть только ещё раз попробует с постели встать, она ему покажет, где раки зимуют.

— Ишь какой работяга выискался! Лежи смирно, не то плохо будет!

Побитый, испуганный, Маслок пролежал в постели до вечера, с вечера до утра и придумал, как ему быть. Надо только дождаться, когда жена в город уйдёт. Вот собралась она уходить, перед уходом строго-настрого наказала, чтобы не смел с постели вставать. На прощание зонтиком погрозила, дверь заперла и ключ с собой взяла.

А Маслок под одеялом скрючился — и молчок! Стукнула дверь, он голову с подушки приподнял, огляделся опасливо, видит, жены нет, он и осмелел. С постели встаёт, одевается, окно открывает. А со двора скрип пилы доносится.

Любопытно ему посмотреть, кто пилит, да дверь заперта. Вот вылез он в окно, видит, это сосед Остружка дрова пилит.

— Здравствуйте, Остружка! — говорит он.

— А, Лежебока, здравствуй! Как дела?

— Неважно, Остружка!

— Подсоби-ка мне суковатое бревно распилить. Никак не справлюсь один.

Маслок недолго думая подбежал, ухватился за другую ручку и давай пилить, аж опилки фонтаном брызнули. Покончили с бревном, но Маслок разохотился, схватил топор и стал дрова колоть. Размахнётся, ударит, полено надвое расколется, щепки во все стороны летят.