Бешено вращалась круглая блестящая болванка. Черный резец медленно полз вдоль нее, и с его грани тоже медленно, завиваясь пружинкой, сползала стружка, которая на глазах темнела, становилась вороненого цвета. Сделав десяток витков, стружка сама отламывалась со звонким щелчком и падала вниз, в железное корыто под станком. И в воздухе, наполненном комариным жужжанием, пахло горячим металлом. Мы с Киркой стояли и смотрели на вращающуюся сверкающую болванку, на синеющую витую стружку и позабыли про все на свете.

Резец дошел до конца болванки, токарь отвел его, вращая рукоятку, и выключил станок. Блестящий стальной линейкой он смерил длину болванки и тут заметил нас.

— А вы как сюда попали? — спросил он, кладя линейку на железный столик возле станка. Лицо у него было худощавое, глаза строгие. На жилистой шее спереди темнело несколько свежих ссадин, будто кто-то оцарапал токаря.

— Ну, что молчите? — строго спросил он, и я заметил, как он гасит улыбку в уголках рта, и сразу понял, что строгость эта притворная.

— Да мы просто так, посмотреть, — смущенно ответил Кирка.

— А как в гараж попали?

— Мы к Федору пришли, — сказал я.

— К Семенову, да?

— Да, — кивнул я.

— А, так это вы и есть мотоциклисты? Говорил Федя про вас. Ну что, нравится станок? — токарь наконец улыбнулся.

— Да, — ответил Кирка. — Здорово стружка вьется. Вот деревянная стружка почему-то так не завивается, хоть сырую березу точишь.

— Зато деревянная стружка так не кусается, — сказал токарь и показал пальцем на ссадины на шее. — А ты что, можешь точить по дереву? — недоверчиво спросил он у Кирки.

— Может, — подтвердил я. — У нас даже станок есть, правда, старинный, педальный.

— А где научился?

— Отец столяром работал до войны, — сказал Кирка.

— Жив? — коротко спросил токарь.

Кирка только понурил голову.

— Да-а, — вздохнул токарь и достал папиросу. — А вот я и в Сталинграде был, и до Эльбы дошагал, а сын — в первые дни…

Мы помолчали. Потом токарь сказал:

— Ну, давайте знакомиться. Меня зовут Сергей Степанович. А вас?

— Меня — Кирилл, а его — Валентин, — ткнул в меня пальцем Кирка.

— А в каком вы классе?

— Седьмой кончаем, — ответил я.

— Ну и как отметки? — прищурился Сергей Степанович.

— Так, средние, — пожал я плечом.

— А что дальше будете делать? В техникум, в ФЗО или в восьмой класс?

Я не знал, что ответить, а рассказывать про летную спецшколу не хотелось, чего уж вспоминать о прошедшем. А Кирка так и сказал:

— Не знаем, — и добавил со вздохом: — Наверное, в восьмой класс придется.

— А что, неохота? — с улыбкой спросил Сергей Степанович.

— Да не-ет, — неуверенно протянул я.

— Вижу, что неохота. Семиклассники все считают себя учеными, почти как академики. Только потом, когда взрослеют, начинают понимать, что мало учились, — Сергей Степанович взял со столика кривой тонкий резец, оглядел его внимательно, вставил в держатель на станке, подложил под него плоскую металлическую пластиночку и стал закреплять болтами.