Михаил Лермонтов. Тамбовская казначейша
Играй, да не отыгрывайся. Пословица.
ПОСВЯЩЕНИЕ Пускай слыву я старовером, Мне всё равно — я даже рад: Пишу Онегина размером; Пою, друзья, на старый лад. Прошу послушать эту сказку! Её нежданую развязку Одобрите, быть может, вы Склоненьем лёгким головы. Обычай древний наблюдая, Мы благодетельным вином Стихи негладкие запьём, И пробегут они, хромая, За мирною своей семьёй К реке забвенья на покой.
I Тамбов на карте генеральной Кружком означен не всегда; Он прежде город был опальный,[1] Теперь же, право, хоть куда. Там есть три улицы прямые, И фонари и мостовые, Там два трактира есть, один Московский, а другой Берлин. Там есть еще четыре будки, При них два будочника есть; По форме отдают вам честь, И смена им два раза в сутки; — — — — — — — — — Короче, славный городок.
II Но скука, скука, боже правый, Гостит и там, как над Невой, Поит вас пресною отравой, Ласкает черствою рукой. И там есть чопорные франты, Неумолимые педанты, И там нет средства от глупцов И музыкальных вечеров; И там есть дамы — просто чудо! Дианы строгие в чепцах, С отказом вечным на устах. При них нельзя подумать худо: В глазах греховное прочтут, И вас осудят, проклянут.
III Вдруг оживился круг дворянский; Губернских дев нельзя узнать; Пришло известье: полк уланский В Тамбове будет зимовать. Уланы, ах! такие хваты... Полковник, верно, неженатый — А уж бригадный генерал, Конечно, даст блестящий бал. У матушек сверкнули взоры; Зато, несносные скупцы, Неумолимые отцы Пришли в раздумье: сабли, шпоры Беда для крашеных полов... Так волновался весь Тамбов.
IV И вот однажды утром рано, В час лучший девственного сна, Когда сквозь пелену тумана Едва проглядывает Цна,[2] Когда лишь куполы собора Роскошно золотит Аврора, И, тишины известный враг, Еще безмолвствовал кабак, — — — — — — — — — — — — — — — — Уланы справа по-шести Вступили в город; музыканты, Дремля на лошадях своих, Играли марш из Двух слепых.[3]
V Услыша ласковое ржанье Желанных вороных коней, Чье сердце, полное вниманья, Тут не запрыгало сильней? Забыта жаркая перина... «Малашка, дура, Катерина, Скорее туфли и платок! Да где Иван? какой мешок! Два года ставни отворяют...» Вот ставни настежь. Целый дом Трет стекла тусклые сукном — И любопытно пробегают Глаза опухшие девиц Ряды суровых, пыльных лиц.
VI «Ах, посмотри сюда, кузина, Вот этот!» — «Где? майор?» — «О, нет! Как он хорош, а конь — картина, Да жаль, он, кажется, корнет... Как ловко, смело избочился... Поверишь ли, он мне приснился... Я после не могла уснуть...» И тут девическая грудь Косынку тихо поднимает — И разыгравшейся мечтой Слегка темнится взор живой. |
