Однако настоящую связь с повелителем Татарии установили испанцы. Энрике Третий, король Кастилии, недавно отправил двух военных наблюдателей на Восток, поручив им сообщать о планах и силах турок. Эти два рыцаря, Пелайо де Сотомайор и Фернандо де Паласуелос, разъезжали по Малой Азии и оказались в войске Тимура как раз вовремя, чтобы наблюдать битву под Анкарой. Тимур принял обоих и подарил им двух христианок, выбранных из Баязедовых пленниц — хроника называет их Ангелиной, дочерью венгерского графа, знаменитой красавицей, и гречанкой Марией. С этими испанцами Тимур отправил в Кастилию собственного посла.

В ответ на эту любезность Энрике отрядил трех послов сопровождать этого «татарского рыцаря» обратно к его повелителю Тимуру. Главой их стал гофмейстер, славный Руи де Гонсалес де Клавихо.

Со своими спутниками и тимуровым военачальником Клавихо отплыл на галеоне из порта Святой Марии в мае тысяча четыреста третьего года. Но достигнув Константинополя, узнал, что татары ушли. И повинуясь полученным приказам, последовал за ними. Путь привел его в Самарканд.

Тимур не делал попытки вторгнуться в Европу. Путь через проливы был для него закрыт, но эмир мог бы пойти в обход Черного моря — несколько лет назад он побывал в Крыму. Однако причин для этого не было. Его воинам не терпелось вернуться в Самарканд. В городах Баязеда было захвачено огромное богатство — в том числе серебряные ворота Бурсы, украшенные изваяниями святых Петра и Павла, и византийская библиотека, попавшая в руки султана. Все это Тимур забрал с собой.

Какое-то время эмир занимался политическими вопросами, урегулировал выплату дани, назначал новых правителей в турецкие земли, принимал послов. Тем временем Баязед умер, и Тимур думал о новом завоевании.

В это время он переживал неожиданную и горестную утрату. Ему сообщили, что Мухаммед-Султан, так и не оправившийся от ранения, полученного под Анкарой, при смерти. Тимур немедленно отправился к внуку, велел приставить к нему самых искусных арабских лекарей. Но когда достиг лагеря Мухаммед-Султана, нашел его уже безгласным, умирающим. Тогда-то он и велел бить сбор, собирать тумены для возвращения в Самарканд.

Тимур уже потерял одного за другим Джехангира, своего первенца, и Омар-Шейха. Мираншах оказался недостойным сыном, а Шахрух — у которого лучшая пора жизни была уже позади — отличался кротким нравом и равнодушием к войне. В последние годы любимцем Тимура был доблестный внук, Мухаммед-Султан, кумир всего войска.

Тело юноши, встретившего смерть в час победы, забальзамировали и отправили с туменами, пришедшими с ним из Самарканда, сменившими теперь на траур яркие одежды. Горестные рыдания Хан-Заде, матери погибшего, Тимур слушал равнодушно; но когда увидел среди тех, кто приехал из Тебриза встречать процессию, маленьких сыновей Мухаммед-Султана, горе пригнуло его, и он несколько дней провел в своем павильоне, никого не допуская к себе.

Татарскому завоевателю, размышлявшему, как все старики, о прошлом, казалось, что некая сила, превосходящая его волю, отняла у него одного за другим всех тех, кто наилучшим образом служил ему. Замечательные военачальники его ранних походов лежали в могилах — праведный Сайфуддин, верный Джаку Барлас, Джехангир, его первородный сын. Умер даже преданный Ак-Бога, ставший правителем Герата, отдавший в войско своих сыновей.

На их местах Тимур видел теперь Нураддина и Шах-Малика, блестящих военачальников, однако неспособных держать бразды гражданского правления. Возле него постоянно теснились имамы с молитвами, пророчествами и выражениями скорби по покойному, которого он вез обратно в Самарканд. Сон его тревожили странные видения — образы давно умерших ханов, ведших войска через пустыню в Китай.

Даже когда он приказывал отстроить заново Багдад и другие разрушенные города, эти являвшиеся во сне призраки не покидали его сознания. Отдавая Хорасан Шахруху, а Индию Пир-Мухаммеду, он думал с Гоби и рассказах, которые слышал в юности, когда в окрестностях Зеленого Города охотился на оленей.