Уперся, говорит, живому копай, если я сам не проконтролирую, то меня на другой стороне кладбища похоронят. А он хочет рядом с женой. Тут, где старые могилы, места не осталось. Теперь, только сердце у него кольнет или нога отнимется, он сразу сына ко мне посылает, копай, говорит, могилу.
Только сейчас Дорогин рассмотрел, что внизу ямы, с самого края виднеются доски гроба соседней могилы. Места тут, в самом деле, было мало, кресты стояли плотно, с другой стороны поджимала ограда.
— Хотя, — дед махнул рукой, — мне‑то какое дело? Деньгами за могилу брать неудобно, а выпивкой — в самый раз. Три бутылки Антон обещал.
В прошлый раз три бутылки отдал и еще две за то добавил, что закопал. И теперь, надеюсь, его отпустит — не помрет.
— Сын сам не может выкопать?
— Своим нельзя копать, — убежденно произнес старик.
Наконец он перестал бояться пса, поняв, что тот всецело доверился Муму.
— Кстати, тебя, мужик, как зовут? — перешел он на «ты.» Дорогин ему понравился. Во–первых, трезвый, как и полагается приличному человеку с утра, во–вторых, матом не ругается, в–третьих, по всему видно, серьезный.
— Сергеем зовут.
— Я Михась, — старик протянул ладонь — кости, пергаментная кожа и немного мышц, но рукопожатие оказалось сильным.
— По отчеству‑то как? — Дорогину казалось неловким называть старика только по имени.
— Меня все свои так зовут. А если ты, Сергей, Гришку знал, то по отчеству меня называть и не думай, — дед Михась вновь спрыгнул в яму и принялся копать. Работал он ловко, только мелькала лопата да фонтанировал песок.
— Говорят, что дом не от молнии загорелся, а его подожгли, — глядя на раскачивающиеся под ветром верхушки деревьев, сказал Дорогин.
— Мало ли что люди языками мелют! — зло ответил старик, и разговор тут же застопорился, будто наткнулся на невидимую преграду. Лишь изредка Михась отзывался короткими фразами: — Сказать всякое можно… — затем следовало несколько резких движений. — Кто ж тебе правду скажет?..
Дорогин почувствовал, старику есть о чем сказать, у него явно имеется свой взгляд на гибель Григория. Но торопить не стоит.
«Я‑то сам приехал и уехал, а людям здесь жить, и поэтому они осторожны — кто ж тебя знает, кто ты такой?»
И он не стал настаивать, понимая, что если старик захочет, то расскажет сам, а если нет — из него и клещами слово не вытянешь. Если же будешь настаивать, только все испортишь.
Убрав песка еще на два штыка лопаты, старик аккуратно зачистил края ямы, заровнял землю. Дорогина удивило, с какой обстоятельностью тот работал, даже не зная, пригодится ли могила, или ее придется зарывать вновь.
Михась выпрямился. В яме он прятался с головой, лишь клок седых волос возвышался над краем.
— Ну вот теперь порядок. В лучшем виде исполнил. Дай‑ка мне руку!
Дорогин подал руку, старик уцепился за нее и легко вскарабкался, перебирая ногами по осыпающейся песчаной стене. Пес лежал почти неподвижно, лишь глаза и нервно подрагивающий хвост говорили о том, что ой напряжен.
— В жизни ничего зря не бывает, — проговорил старик. — Вот ты приехал аккурат на девять дней.
— Так кто ж их справлять будет, если родственников не осталось, а те, что есть, не приехали?
— По хорошему человеку всегда найдется кому поминки справить, — подмигнул Дорогину дед и подставил вспотевшее тело ветру. Поворачивался то одним боком, то другим, и вскоре просох. Лишь после этого надел рубашку. — Не сейчас, но чуть позже приедут. Если хочешь, то можешь помочь, ведь ты на машине? — в глазах Дорогина мелькнуло удивление, и старик тут же прояснил ситуацию: — Первый автобус идет позже, значит, если в такую рань ты здесь появился, то непременно на машине. |