Светлые волосы Джессики, гладкие и шелковистые, блестели на солнце. Лицо покрывал легкий бронзовый загар. И хотя я уже однажды видела ее, вблизи она оказалась гораздо красивее, чем я себе представляла. Она окинула меня взглядом, и ее глаза расширились от удивления. Мой неухоженный вид, судя по всему, произвел на нее сильное впечатление.

– Ну и ну, – сказала она наконец. – Полагаю, что вы не всегда выглядите подобным образом, но все же должна признать, вы совсем не такая, какой я вас себе представляла.

Я продолжала смотреть на нее, но Джессика уже начала оглядываться по сторонам, оценивая обстановку в комнате.

– Хотите чаю? – наконец предложила я.

– Я полагаю, что Канарейка – ведь, кажется, так ее зовут? – уже готовит его.

Я жестом пригласила ее садиться, и Джессика, легким движением скинув жакет, скользнула в кресло Эдварда. С небрежно скрещенными ногами она казалась очень миниатюрной, элегантной и раскованной. Она явно не торопилась начать разговор и меня чрезвычайно смущало то, как откровенно она разглядывает мое лицо. Наконец Джессика рассмеялась.

– А вы похожи, – сквозь смех сказала она. – Господи, вы действительно ужасно похожи!

Канарейка принесла поднос с чаем, поставила его на столик между нами и тихо вышла.

– Думаю, что вы пришли сюда не только для того, чтобы посмотреть на меня, – не выдержала я, протягивая Джессике чашку. – Так все-таки зачем вы здесь?

Мне не хотелось говорить слишком резко, но с тех пор, как она позвонила, я была страшно взвинчена и не находила себе места.

– Я здесь для того, чтобы выяснить, какую игру вы ведете.

– Я веду игру? – Я поставила чашку на блюдце, расплескав половину чая. – Послушайте, вы не имеете никакого права…

Джессика решительно перебила меня, хотя ее голос оставался совершенно спокойным.

– Элизабет, я жила с вашим призраком столько лет, что даже вряд ли смогу вспомнить. Уже одно это дает мне право на что угодно.

Чувствуя, как с каждой секундой между нами нарастает враждебность, я решила уступить.

– Ну что ж, хорошо. Если это дает вам право, говорите. Я вас слушаю.

Джессика порылась в сумочке и достала пачку сигарет.

– Видите ли, я ненавижу бульварную прессу. Неделю за неделей эти писаки высмеивают то, что мы с Розалиндой делаем в Гринэм-Коммон. У этих людей нет ни чести, ни совести, они напрочь лишены чувства сострадания. Они насмехаются над нами просто так, ради собственного удовольствия. Но ведь вам, наверное, известно, что я-то уже далеко не в первый раз становлюсь их жертвой. После всех этих бесконечных историй с Александром, вами, Эдвардом и Кристиной я тоже постоянно нахожусь в поле их зрения. Я до сих пор пожинаю плоды вашей грандиозной любовной истории, которая обошла все газеты. Они докопались даже до Фокстона. Кто от этого выиграл, непонятно. Единственное, чего они добились, – это дискредитировали лорда Белмэйна. Им лишь бы раздуть на несколько абзацев какую-нибудь сентиментальную историю, и при этом им совершенно безразличны люди, жизни которых они разрушают. Вы еще будете оправляться от последствий удара, а они уже отправятся на поиски очередной жертвы. Так неужели из-за этих мерзавцев вы собираетесь остаток жизни провести в спальне, обвиняя себя во всех бедах? Кем вы себя вообразили в конце концов? Господом Богом?

Джессика рассмеялась.

– Нет, вы только подумайте, три человека погибли, а виновата во всем одна она! Ведь именно так вы рассуждаете, правда? А как насчет того, чтобы и мне уступить кусочек? Ведь если бы я не вышла замуж за Александра, вы бы никогда не вышли за Эдварда. Или я ошибаюсь?

Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Мне показалось, что я снова вижу улыбку Кристины.