Затем Ингрид заставила ее примерять платье за платьем, пока не сделала окончательный выбор.

Оно было голубым, в цвет глаз Лоретты, и обладало той изысканностью, какую способны придать платью лишь французы, нигде не преступив границы хорошего вкуса.

Кое-где его отделка была более глубокой синевы, что придавало ему особый шик и делало совсем непохожим на платья, которые до сих пор носила Лоретта.

И безусловно, оно придавало ей вид светскости.

Когда вопрос о платье был решен, горничная Ингрид начала ее причесывать по французской моде.

Она зачесала ей волосы высоко надо лбом с таким искусством, что Мари, присутствовавшая при этом, не удержалась от возгласа:

— C'est merveilleux! Миледи выглядит совсем не похожей на les jeunes filles Anglaiaes!

Лоретта знала, что Мари вспоминает картинки в «Дамском журнале», который покупала, чтобы срисовывать фасоны.

И она знала, что Мари права.

И ее прическа, и ее туалет были совсем французскими, и она не только выглядела, но и чувствовала себя по-новому.

Однако Ингрид еще не кончила.

Она собственноручно чуть-чуть припудрила безупречную кожу Лоретты, наложила немножко туши на ее ресницы и намек на тень под глазами, так что они стали словно больше.

Затем soupcon, как выразилась Мари, румян на щеки.

А когда в заключение Ингрид подкрасила ее губы помадой, Лоретта подумала, что если бы ее увидел сейчас отец, то сразу бы отправил хорошенько умыть лицо.

Однако Ингрид была очень искусна.

Люди, никогда прежде ее не видевшие, не могли бы вообразить, насколько иной она выглядела без этого грима и туалета.

Когда Лоретта встала и посмотрела на себя в трюмо, она подумала, чтодаже Кристофер не сразу бы ее узнал.

И, конечно, тут же потребовал бы, чтобы она стала такой, как всегда.

— А теперь, Лоретта, я хочу поговорить с тобой наедине, — сказала Ингрид, и под возгласы горничных, восхищенных переменой в ней, они прошли в будуар Ингрид, примыкавший к спальне.

Будуар оказался солнечной комнатой, обставленной с особой изысканностью.

Лоретте почему-то пришло в голову, что все здесь служило чудесным фоном для любви.

Она опустилась в кресло, отделанное кружевом.

Без всяких объяснений она поняла, что Ингрид создала для маркиза атмосферу любви, держащую его в сладком плену.

«Они так счастливы! — с завистью подумала Лоретта. — Как, как могу я выйти замуж без любви, зная, что моя жизнь будет одинокой, тоскливой, чреватой страшными несчастьями?»

И поэтому она с особым вниманием сосредоточилась на том, что ей говорила Ингрид.

— А теперь, любовь моя, давай повторим все по очереди. Ты англичанка, замужем за очень скучным и эгоистичным человеком. Ты очень несчастна, хотя гордость не позволяет тебе признаться в этом открыто, и ты приехала в Париж, потому что я единственная твоя подруга, способная понять, как ты страдаешь.

Ингрид помолчала, а потом спросила с веселыми искорками в глазах:

— Ну как? Ты находишь это логичным?

— Мне кажется, только люди с каменным сердцем не растрогаются до слез при описании моих мучений, — засмеялась Лоретта.

— Отлично! — сказала Ингрид. — А теперь мы перейдем к дальнейшему и очень важному.

Лоретта была вся внимание, и Ингрид продолжала:

— То, что тебе пришлось вытерпеть, породило у тебя отвращение ко всем мужчинам. Ты относишься с недоверием к тому, что они говорят, и не желаешь иметь ничего общего с теми из них, кто пытается флиртовать с тобой.

В глазах Лоретты появилось недоумение, и Ингрид пояснила:

— Видишь ли, любовь моя, если ты не хочешь показаться экстравагантной и легкомысленной, ты должна очень ясно показать, что не ищешь affaire de coeur, в отличие от большинства женщин, приезжающих в Париж ради такого сорта развлечений.