Обе начали говорить одновременно:

— Ах, милорд, мы ни в чем не виноваты… Дверь была заперта. Ее светлость, скорее всего, вылезла через окно. Мы не виноваты. Она такая упрямая… Господи, что же теперь делать… Мы не решились посылать за ней в погоню, пока не вернется ваша светлость… Что станут говорить люди?

Они гоготали, словно гусыни. В конце концов, Эсмонд в сердцах выругался, так что обе они отшатнулись, и бросил об пол свою треуголку.

— Черт вас подери, глупые разини! — сказал он. — Я же говорил вам присматривать за ней…

— Мы сделали все возможное… — пропищала сиделка Маусли, — но с ней было так тяжело. Ее светлость никак не хотела понять свое положение.

Эсмонд вспомнил разъяренную тигрицу, в обличье которой предстала перед ним Магда за день до его отъезда. Он мрачно поджал губы. Нет, эта женщина уж точно не робкого десятка…

Он принялся расспрашивать служанок, как все произошло. Съежившись от господского гнева, они сказали, что вчера вечером ее светлость заявила, что если ей не разрешат выйти на свежий воздух и немного размяться, то всему придет конец. Она устроила истерику и кричала что-то насчет того, что она, мол, ловкая, не хуже своих братьев, и ей ничего не стоит спуститься по стене…

— Спуститься по стене! — громовым эхом отозвался Эсмонд. — И вы знали об этом и не смогли предотвратить!

Они хором запричитали, что ее светлость убежала, еще когда весь дом спал.

Эсмонд глянул на голланские часы с инкрустацией, висевшие в холле. Двенадцать часов дня. Значит, Магда отсутствует уже несколько часов.

Гнев его улегся. Остановив лакея, который выносил из кареты вещи, он сказал:

— Оставь их. Поедешь со мной. Помоги мне одеться для верховой езды.

Через несколько минут он был готов к выезду. Миссис Фланель и сиделке Маусли было приказано, чтобы те шли в свои комнаты и никому ничего не рассказывали. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь узнал о побеге ее светлости!

Он нашел взглядом окно спальни своей матери и нахмурился. Как раз по этой стене дом был увит виноградной лозой. Надо будет срезать ее. Наверняка чертовка спустилась именно по ней. Тут и особой ловкости не надо. И все-таки он невольно почувствовал восхищение.

Затем он отправился на конюшню. И сразу заметил, что дверца стойла, где находилась его Джесс, распахнута. Так и есть, его любимица исчезла! Кровь тут же жарко прилила к его щекам, он до боли сцепил руки и грязно выругался.

— Джесс! — воскликнул он.

Значит, Магда взяла его Джесс! Какая неслыханная наглость! Он стал опрашивать грумов, но в ответ они лишь мямлили что-то невразумительное. Джесс исчезла — вот, собственно, все что они знали. Но это он мог заметить и без них.

К ярости Эсмонда примешивалась и тревога. Никто, кроме него самого, не седлал Джесс — это строго запрещалось. Она была не только самой резвой лошадью из всей конюшни, но и самой норовистой. И только под ним становилась послушной, как овечка. Одному Богу известно, как бы она повела себя, попав в чужие руки.

А вдруг эта сумасшедшая девчонка убилась сама, а заодно переломала ноги Джесс!

Эсмонд судорожно сглотнул. Джесс была его единственным утешением в этой жизни…

Если с ней что-нибудь случилось, то он… он своими руками задушит Магду!

Исполненный благородного гнева, Эсмонд приказал одному из грумов оседлать для него гнедую из соседнего стойла и уже через минуту скакал по дороге. Было только два пути, по которым могла уехать Магда. Он должен разыскать ее — или ее тело.

Дорога, ведущая в Годчестер, была пустынна, если не считать двух телег, которые тащились на рынок.