|
— Ну Кводнон с Лигулом понятно. А Арей почему? — Бунтарство? Беспокойная натура? Не знаю. Подозреваю, что заигрался сам в себя. Все слишком легко ему давалось. Он не знал, что такое страх, не понимал, что такое боль, не ведал, что такое неудача. Вообще плохо осознавал, что значит «нет» и как это — «наступить на себя». Ни в чем не встречал никаких препятствий. Эссиорх слушал, затаив дыхание. Перо больше нe касалось стекла, замерев в руке Троила. — В себя играть всегда интересно. Особенно когда все вокруг не такие блестящие. Медленнее соображают, хуже летают, — печально заключил генеральный страж. Он смотрел на стекло, с которого медленно исчезал Арей. Эссиорху казалось, Троил разговаривает не столько с ним, сколько с тающим рисунком. — Свет… не я, конечно, а истинный свет, призвавший к жизни и стражей, и людей… больше не давал отпавшим сил. То, что у них оставалось, они быстро растратили. Там, где некогда пылало солнце, образовалась черная дыра. Мрак же… ну, а что мог дать им мрак, нелепая фикция, возникшая только при их отпадении? — Эйдосы, — подсказал Эссиорх. — Ну да, эйдосы, — согласился Троил. — Тогда они и стали охотиться за ними, чтобы получать ча-стицы абсолютного света. Стали портить людей, разлагать их, просачиваться в человеческий мир, влиять на его историю. Хорошее таяло, плохое усиливалось. То, что было прекрасным, сделалось уродливым. Кводнон с Лигулом деградировали быстро. Они даже и внешне сильно изменились. Лигул — горбун, а Кводнон — страж-половинка. Наполовину уродливый и мумифицировавшийся — наполовину прекрасный. Мерзкое зрелище! — А Арей сильно изменился? — Внешне нет. Разве что погрузнел и утратил крылья. Но внутри он закопченный и выгоревший, как дворец после пожара. Возможно, одна-две комнаты уцелели и, если видеть только их, кажется, что и пожара никакого не было. Сегодняшний Арей — немного опереточное, действительно несчастное, больное, но до сих пор крайне эффективное зло. Не будь таких, как он, в ком дурное и хорошее искажено и перемешано, кто пошел бы за Лигулом? Троил оглянулся. На стекле больше ничего не было. Даже глаз. — Теперь о Мефодии! Что меня в нем тревожит? Он не готов расстаться ни со своим мечом, ни со своими силами. Он заигрался в особенного юношу с необычной судьбой. — Он не собирается отдавать их мраку! — твердо возразил Эссиорх. — Но он не готов отдать их и свету. В его сознании три ящика — свет, мрак и Меф. На самом же деле ящиков всего два. — Дафна говорит, он называет себя «союзником света». Разве это плохо? Эссиорху казалось, что аргумент в пользу Мефа сильный, однако Троил засмеялся. — Лучше бы помалкивал. — Почему? — Раз «союзник», значит, не свет. Дай Мефу волю, он создаст свой отдельный мирок и сам для себя будет определять, что хорошо и что плохо, что допустимо, что недопустимо… В чем-нибудь, пусть даже в пустяке, между Мефом и светом возникнет разногласие, и в этом зазоре начнется гнойный процесс. Ледник тоже не откалывается мгновенно. Все начинается с крошечной трещинки. По стене пробежала устрашающая тень с лапами. Эссиорх вначале посмотрел на тень, а Троил сразу на плоский светильник, по которому ползла муха. Эссиорх подумал, что именно в этом отличие генерального стража от рядового хранителя. Он видит следствия, а Троил — сразу причины. — Давай навестим Улиту! Посмотрим, удалось ли ей добиться золотистой корочки. |
