— Не подведут, — насупился молоденький лейтенант Ферапонтов.

— Надеюсь, — Часов ободряюще улыбнулся. — Но молодняку надо внушить, даже вдолбить, чтобы не рвались на подвиги, а точно выполняли приказы. Комбаты у нас — народ бывалый, надежный, успели войны хлебнуть… Теперь наша задача — научить новичков тем хитростям, которым нас война научила.

— Научим, — заверил Низкохат и настырно продолжил: — Командир, у меня во взводе машин нет. Прикажешь в разведку пешком ходить или тяжелый танк выделишь?

Послышались смешочки. Все понимали, куда клонит Макар. Часов ответил, ухмыляясь:

— Договорились ведь — твой взвод получит пару колесных бронемашин. Американских, с пулеметом.

— Тогда гарно, — расцвел командир разведвзвода. — А я уж боялся, как бы не забыли про разведку. Только, отец-командир, накинь один гусеничный.

— По шее накину, куркуль ненасытный, — пообещал Алексей. — Еще кто сказать хочет?

Начштаба пробормотал:

— Насчет неопытных танкистов — это, конечно, про меня.

— Не только про вас, — уточнил Часов.

Заремба горячо заверил: дескать, умеет не только саблей махать. Майор поведал, что перед войной их кавдивизия входила в состав конно-механизированной группы. Поэтому довелось действовать совместно с танками — и на маневрах, и во время похода в Западную Белоруссию. По словам Зарембы, он даже научился водить бронеавтомобиль и легкий танк Т-26.

Упоминание этого старья, которое сохранилось разве что где-нибудь в Забайкалье, вызвало новые ухмылки. Часов успокоил Зарембу, объяснив, что на первых порах начальнику штаба придется больше заниматься вопросами тактики, а там потихоньку освоит матчасть и станет настоящим танкистом. Полагалось бы добавить: «Если доживешь», — но лишних слов говорить не стоило.

На рассвете, когда подъезжали к Новороссийску, Часова растолкал хмурый и озабоченный Гаврилей. Отводя взгляд, замполит осведомился:

— Слышь, командир, я вчера, часом, не болтал спьяну лишнего?

«Врет, скотина, — понял Алексей. — Прекрасно все помнит, но выдумывает оправдание своему сволочному поведению». Он ответил строго и сухо, но постарался скрыть неприязнь:

— Вам, товарищ капитан, пить вредно. Меры не знаете.

— Виноват.

Гаврилей даже руку к сердцу прижал, явно собираясь пуститься в долгие объяснения, но вдруг замолчал, прислушиваясь. Сквозь нечастый колесный перестук снаружи доносились завывания сирен, торопливые выстрелы зениток и редкие — в отдалении — взрывы бомб. Изредка можно было расслышать и слабое гудение пропеллеров.

Видок замполита вконец утратил последние признаки геройства. Вцепившись трясущимися пальцами в обшлага накинутой на плечи шинели, политработник дрожал губами и постукивал зубами, не в состоянии выявить очевидный вопрос.

— Бомбят где-то неподалеку, в паре километров, — объяснил Часов и добавил с некоторым сочувствием. — Поначалу боязно бывает, но постепенно все привыкают. Ты чего, на фронте не бывал?

Замотав головой, сильно побледневший замполит торопливо доложил, запинаясь: дескать, был инструктором сельского райкома в сибирской глубинке, летом попал под призыв партийцев, некоторое время прослужил агитатором-пропагандистом в Липецком училище младшего комсостава, но в ноябре весь личный состав отправили под Ростов, а он, Гаврилей, загремел в танковый полк.