Приехавшие в освобожденную деревню командарм и комкор застали Часова за дележом трофеев. На улицах Сартаны были взяты целенькими две самоходные пушки STUG III и восьмиколесный броневик с автоматической пушкой в башенке. К тому же одна из трех подбитых в поле самоходок имела лишь незначительные повреждения ходовой части, и Авербух заверял, что быстро вернет машину в строй.

— На хрена тебе эти фрицевские железки? — искренне удивился Серафимов.

— Сильная пушка, — сообщил Алексей. — К тому же у меня несколько экипажей без машин. А во время прорывов очень полезно иметь в авангарде немецкую технику. Сбивает противника с толку, помогает обеспечить внезапность.

Расхохотавшись, комкор вспомнил, как прошлой зимой его дивизия захватила немецкий склад вещевого имущества. Два батальона, переодетые во вражеские шинели, под губную гармошку входили без боя в опорные пункты противника и внезапными атаками громили захваченные врасплох гарнизоны.

Выслушав поучительную историю со снисходительной ухмылкой, Павлов сделал строгое лицо и сурово произнес:

— На тебя, танкист, пехота жалуется.

— Так ведь по-честному поделили, товарищ генерал… — Леха изобразил на лице обиду.

Отвечал он, конечно, не вполне искренне: в Саргане были захвачены богатейшие склады, и дорвавшиеся до трофеев Рябченко, Стекольников, а также примкнувший к ним Негуляев разграбили добычу почти подчистую. В грузовики и бронетранспортеры танкового полка удалось разместить много разной провизии. Не все же пехоте трофеи загребать. От смерти солдата спасает меткий глаз, а от голода — длинные руки.

Точно угадав момент, подошел Низкохат, позвавший старших командиров в дом, где еще недавно размещался штаб румынского полка. Сопровождавший генералов начальник армейской разведки потребовал переправить всех пленных офицеров для допроса в его контору.

— Уже допрашиваем, — сообщил Низкохат.

Служил в его взводе старший сержант Наум Урсу из Кишинева, большевик с дореволюционным стажем, который большую часть из своих сорока лет провел в бессарабском подполье, а после возвращения Молдавии инспектором милиции. Гитлера и Антонеску он ненавидел, по-румынски говорил не хуже, чем по-русски, и очень любил допрашивать пленных врагов. Самым ценным пленником этого дня оказался полковник Себастьян Скерлатеску, командир 32-го полка пехотной дивизии. Глаза полковника из разведки хищно засверкали при виде карт и шифротаблиц. Строевых командиров больше интересовали сведения о намерениях неприятеля.

Скерлатеску оказался человеком понятливым и словоохотливым. Первым делом он рассказал о приказе командующего 4-й армии генерала Якобичи. Согласно замыслу знатного румынского стратега, главные силы армии стягивались вокруг мелитопольского плацдарма. В настоящее время по периметру города стояли отдельные части 11-й пехотной и 5-й кавалерийской дивизий. Вечером и ночью должны были подойти остальные полки. Сюда же направляются войска 18-й пехотной дивизии, которая дислоцировалась в районе Тельманове — Гранитное — Таврический, а также 8-я кавдивизия, до сих пор державшая оборону вдоль Миуса.

Не дожидаясь вопросов, полковник описал примерный состав войск, сосредотачиваемых вокруг Мелитополя. Из этого перечня Часова заинтересовали только два мотополка, оснащенных танкетками R-1 и немецкими Pz.III.

— Вы уверены, что Якобичи выводит дивизию из Тельманова? — недоверчиво переспросил Павлов.

Выслушав перевод, Скерлатеску обиделся, схватил карту и показал сектор, предназначенный для 18-й дивизии: участок Володарское — Македоновка к северу от Мелитополя. По его словам, 8-я кавалерийская должна занять исходный рубеж для контрудара восточнее города — от Калиновки до приморской деревни Виноградное.

— Боевая группа кавдивизии направлялась сюда, чтобы помочь мне отразить вашу атаку, — добавил полковник.