Оборону возле переправы занимало небольшое немецкое подразделение — до роты с батареей минометов. Противника отогнали артогнем, после чего бригада перебралась на другой берег реки. Когда начали переправляться стрелковые батальоны, из ближнего леса вышли броневики — возвращался из разведки Низкохат.

— Языков привел, — доложил командир разведроты.

Самым ценным языком оказался гауптман, в чьем планшете имелись карты местности с расположением вражеских подразделений. Немец уныло косился на победителей и на вопросы хоть и нехотя, но все-таки отвечал. Двое других — одетые в рванье парни лет двадцати пяти — молчали, как глухонемые, — явно с перепугу.

— Кто такие? — без интереса спросил Часов.

— Вроде как местные туземцы, — Макар словно не был уверен в своих словах. — Прятались в лесу. Когда ребятишки их взяли, упали на колени, стали оккупационные марки совать и просить, чтобы не убивали.

— Не убивайте, — заскулил один из парней. — Господин офицер, мы случайно в лесу заблудились. Гляньте, у меня желтая звезда пришита, и у Семы тоже…

— У меня на танке красная звезда нарисована, ну и что? — не понял Алексей. — Вас спрашивают, кто вы такие.

Раппопорт, внимательно присмотревшись, вдруг заулыбался и сказал:

— У них же на лбах печать синагоги большими буквами нарисована. Наверное, сбежали из жмеринского гетто.

— Не бежали, — уперся парень. — Случайно в лес попали.

Его спутник — видимо, тот самый Сема — вдруг охнул, разглядывая вытаращенными глазами звезды на боевых машинах. Затем, толкнув приятеля локтем, пробормотал:

— Изя, таки это не власовцы, они советские…

— А если советские, то почему в погонах? — возразил Изя.

Им объяснили, что в Красной Армии с февраля введены погоны. Раппопорт и Авербух даже показали документы, но беглецы из Жмеринки продолжали сомневаться. По их словам, полицаями в гетто служили не только украинцы, но и вполне правоверные евреи, так почему во власовской армии не может быть офицеров-евреев. Выручил Черкесиани, нашедший в своей машине последние номера московских газет. После этого парнишки разрыдались, как маленькие, и Сема Финкельштейн — тот, что сообразительнее, поведал историю, от которой прослезились многие танкисты.

Они действительно бежали, надеясь пробраться в Шаргород, потому что тамошний юденрат, то есть руководитель гетто, хитрый пройдоха и никого не выдал немцам. Пока здесь стояли румыны, можно было сравнительно безопасно жить и в Жмеринке, хотя всех евреев оккупанты выгнали из квартир, согнав на две-три улицы, обнесенные колючей проволокой. Все были обязаны носить на одежде желтую звезду Давида и работать за гроши.

Назначенный юденратом Адольф Гершман, бывший бессарабский адвокат, еще с довоенных времен был дружен с претором, то есть начальником жандармерии господином Ионеску, которого когда-то отмазал от приговора за мошенничество. В Жмеринке они вместе крутили гешефты, обитатели гетто за гроши производили разные товары и провиант для оккупантов, работали на железной дороге, а румыны никого не убивали — только били, грабили и иногда насиловали девушек. В соседнем городе Браилов, где стоял немецкий гарнизон, евреев держали в концлагере и методично истребляли.

Многие жители местечек, оказавшихся под немцами, старались бежать к румынам в Жмеринку, но Гершман выдавал почти всех беглецов, потому что иначе немцы могли не посчитаться с румынами и перебить все гетто.