|
— Ну как запись? — спросила Таня. — А… рутина… ничего особенного, — отмахнулась Гробыня. — Кто хоть был-то? — Этот… как его, блин… Бирон, фаворит царицы Анны. Все надеялись, что он окажется злобным, бойким, все-таки всю Россию в кулаке держал, а он тупой как пробка. Сидит и щеки дует, индюк! Не, Иван Грозный был однозначно лучше. Живенький такой старичок, подвижный! Пригвоздил посохом звукооператора, когда тот кинулся микрофончик поправлять. Отличный крупный план получился. Пробившись сквозь толпу фанатов, от которых пришлось откупиться дюжиной автографов, Гробыня вышла на улицу. В природе царила уже легкая задумчивость, какая бывает ранним угасающим вечером. В пруду плескались русалки. Пухлый равнодушный водяной плавал на спине как утопленник и, высунув руки из воды, читал газету, которая иначе намокла бы. В прозрачном синем животе его булькали свежепроглоченные лягушки. Гробыня некоторое время петляла в переулках, чтобы убедиться, что никто из фанатов за ними не увязался, а затем решительно направилась к двухэтажному дому. Дом — каменный, массивный, с толстыми решетками на окнах, был интересен полным отсутствием дверей. Во всяком случае, Таня обнаружила таковые не раньше, чем Склепова вслед за Гуней прошла сквозь стену, буркнув: «Пролазиус!» Таня повторила заклинание, после чего перстень Феофила Гроттера неохотно выбросил красную искру. Невидимая дверь, сквозь которую Таня прошла, оказалась неприятной. Тане почудилось, будто она протискивается сквозь упругий, вздрагивающий холодец. Оказавшись с другой стороны, она невольно схватилась за волосы. — Не бойся, Гроттерша! С твоими залысинами все в порядке. Что ж я, враг своей прическе? — сказала Гробыня. Она стояла впереди, в полутьме. Мягкий свет лился сзади, очерчивая проем, ведущий во внутреннюю часть дома. Где-то за ее спиной, натыкаясь на стулья, грузно ходил Гуня. — А как-нибудь по-другому устроить дверь нельзя? — спросила Таня, по-прежнему ощущая кожей прикосновение мерзкого студня. — Это ж Лысая гора. Ты другой двери и не захочешь, когда ночью какой-нибудь упырь будет к тебе ломиться… — лениво сказала Склепова. Гуне, наконец, удалось зажечь светильник. Таня с любопытством огляделась. У стены располагался небольшой бар. Его стойка была выложена красным кирпичом. На стойке — хрустальный шар для гаданий и тут же, немного в стороне, привинченный к стене гроб, служащий полкой для книг. Правда, книг на нем было гораздо меньше, чем пивных бутылок необычной формы. Но это уже, видимо, царство Гломова. Несколько стульев с вычурными спинками, высокий трехногий табурет с узким сидением, длинный стол и светильник, раскачивающийся на растрепанной висельной веревке, дополняли картину. Ах да, в центре гостиной у стены помещался большой стационарный зудильник и тут же рядом, мягкий, очень уютный на вид кожаный диван. — Засасывающий диванчик. Осторожнее с ним! — сказала Склепова, проследив направление Таниного взгляда. — В смысле? — А никакого смысла! Заснешь на нем ночью и — фьють… Засосали и сожрали. А так сидеть — сиди, — разрешила Гробыня. Тотчас, подтверждая ее слова, на диван грузно плюхнулся Гуня, включив с пульта зудильник. — Ща будет бокс! — сказал он радостно. — Ну наконец-то! Теперь его долго не будет ни видно, ни слышно! — сказала Гробыня и потащила Таню показывать дом. Кроме гостиной, внизу обнаружились еще две спальни, в одной из которых была установлена необычная медная ванна, отлитая в форме половины ракушки. |
