|
У Поклепа в Тибидохсе была неважная репутация. Даже Зубодериха не всегда могла снять его сглазы, особенно наложенные под горячую руку (или, как шутил Ванька, «под горячую плешь»). Проходя мимо Тани в окружении своей свиты, Гробыня остановилась и вызывающе уставилась на нее. — Ишь ты, «лучший игрок»! Небось сама все устроила, да? Моя слава покоя не дает? — поинтересовалась она. — Отстань, Склеп! — огрызнулась Таня. Но Гробыня не отставала. — Не понимаю, что эти преподаватели в тебе находят! С какой это радости ты ходишь у них в любимчиках, Гроттерша? Ни одного же мяча не забила в последнем матче, а раньше тебе змеиный смычок помогал — это все знают... Может, ты на нас на всех ябедничаешь, а? — продолжала она. Гробынины прилипалы заржали. Пока Ванька Валялкин и Баб-Ягун готовились дать отпор, — хотя схватка была бы явно неравной, — Склепова двинулась вперед и, будто случайно, толкнула Таню плечом. Струны контрабаса загудели и — Гробыня завизжала, размазывая по лицу липкую жижу. Ну, в общем-то, если посмотреть на все с философской точки зрения, воткнуться головой в наполненный до краев ковш с киселем не так уж и неприятно. Опять же кисель был свежий, вкусный и все такое в этом духе... Однако Склеповой все равно почему-то не понравилось. Живут же на свете такие девушки, которым ничем не угодишь, хоть ты тресни! * * *Когда все уже направлялись на занятия, в Зал Двух Стихий вбежал Сарданапал. Его развязавшиеся усы — правый зеленый и левый желтый — задиристо щелкали по стеклам очков. — Скорее! Все ученики остаются в Тибидохсе, а преподаватели со мной! Где Медузия? Где Тарарах? — крикнул он. — Что случилось? — забеспокоилась Рита Шито-Крыто. — Водяные и лешаки опять сражаются за руины! — машинально ответил Сарданапал, даже не заметив, что отвечает не тому, кому нужно. Риту Шито-Крыто вечно принимали за кого-нибудь другого. Такова уж была её магическая способность. Вскоре все преподаватели умчались куда-то, в качестве тяжелой артиллерии захватив с собой Усыню, Горыню и Дубыню. Ученики, умирая от любопытства, бросились следом, но циклопу на воротах дан был строгий наказ никого не выпускать. Громыхая цепью, Пельменник перегородил решеткой подъемный мост и, поигрывая секирой, встал рядом с колесом. Гуня Гломов, Демьян Горьянов, Семь-Пень-Дыр и Кузя Тузиков стали его дразнить, но циклоп только снисходительно посмеивался. Стремясь довести его до белого каления, шалуны не забывали следить, не начнет ли глаз циклопа вращаться в орбите или закатываться. Это означало, что нужно срочно уносить ноги — сглазы Пельменника не могла снять даже Зубодериха. Баб-Ягун дернул Таню за руку. — Я знаю, откуда мы сможем все увидеть! Пошли! Только тихо, чтобы всякие горьяновы не увязались! — зашептал он, незаметно пятясь. — А что это за руины, о которых говорил Сарданапал? Откуда они вообще взялись? Тибидохс же отстроили! — спросила Таня. Ягун с насмешкой посмотрел на нее. — При чем тут Тибидохс? Можно подумать, на Буяне, кроме Тибидохса, ничего нет! — Но где? — Ну и надоела же ты мне со своими вопросами! Можно подумать, что твоя фамилия Зануддинова... Потом поймешь, бежим! — нетерпеливо мерцая ушами, перебил её Ягун. Они обежали по внутреннему дворику Башню Привидений и оказались на тесной, заросшей боярышником площадке между глухой стеной и башней. Вскарабкавшись на плечи Ваньке, обвинявшему его в намерении отдавить ему голову, Ягун скользнул в небольшую нишу и втянул за собой приятелей. Они оказались на узкой лестнице, покрытой красным ковром. Изредка ковер вздрагивал и вздувался пузырем — под ним буянил сонный полтергейст Михеич. |
