Не совсем обычно повёл себя и охотник-эвенк: недолго понаблюдав за этой сценой, он, как и неделю назад, когда солдаты осматривали труп Писаря, не на шутку забеспокоился и попросил военных побыстрее делать свои дела и уходить с поляны. С мнением охотника считались, и, быстро изготовив волокуши, на которые погрузили трупы, отряд поспешил покинуть поляну…

Прошло несколько дней, и беспорядки в лагере не только закончились, но и даже последствия были ликвидированы руками зэков под присмотром солдат. Конвоиры с удивлением констатировали: зэки и особенно уголовники стали значительно покладистее.

Действительно, теперь некому было подстрекать заключённых к неповиновению: дядя Ваня умер и урки присмирели, а «фронтовики» не стремились к новому обострению ситуации, и лагерная жизнь вошла в привычное русло.

Инциденты, произошедшие с Писарем и окружением дяди Вани, чрезвычайно заинтересовали меня, и я решил попытаться выяснить истинную причину смерти зэков, как мне тогда казалось, отметая едва ли не инфернальную историю смерти беглецов, преподносимую охрой, для чего пришлось разыскать охотника-эвенка, проживающего в посёлке при лагере….Когда я постучался в дверь домика охотника и рассказал о причине визита, старый эвенк долго отнекивался, ссылаясь на неосведомлённость, потом заявил, что ничего не знает. Словом на «сухую» говорить не пожелал, и я потащился в поселковый магазинчик — купить пару бутылок водки. Василий обрадовался угощению, но снова рассказывал только о премудростях охотничьего искусства и ни словом не обмолвился о странных происшествиях в лесу, аргументируя своё молчание тем, что не может говорить по долгу службы!

Сказанное охотником меня ещё больше насторожило и взволновало. Наконец распивая вторую бутылку, он разговорился и рассказал совершенно необыкновенную историю…

— Много ли увидит человек, выросший в городе и впервые отправившийся в тайгу? Только деревья, траву, камни. А у нас, охотников, в тайге работают не только зрение и слух — обостряется обоняние, конечно, не так как у собак, но мы распознаём множество запахов и замечаем многие важные мелочи, невидимые и упускаемые человеком обыкновенным — следы и крохотные, но чрезвычайно значительные приметы, по которым и судим о многом. Например, с какой целью и куда пошёл какой- либо зверь, что здесь делал и как далеко ушёл от данного места…

В предыдущий раз, когда из лагеря бежали Писарь и Митька, и теперь тайга поразила меня. Почему? Определил по настороженному молчанию птиц — они словно покинули свои гнёзда, спасаясь от страшной и неведомой людям опасности, по смазанному следу буквально «пырснувшего» с места лёжки моквы (медведя). Потянув носом воздух, вспомнил, что аналогичный запах, похожий на запах тёплого железа, наполнял воздух, когда мы искали Писаря, теперь же он буквально переполнял весенний лес, и я почувствовал — вокруг разлита… смерть! Несколько найденных мною тушек не успевших спастись и погибших таёжных птах подтвердили догадку: ОНА здесь, в лесу…

Сбитый с толку рассказом охотника, я не поверил ни одному его слову, и причиной, послужившей разгулу его безудержной, воспитанной на богатом северном эпосе фантазии, посчитал «пшеничное вино»!

Однако Василий, заметив моё скептическое отношение к рассказанному, предупредил меня, что, конечно, верить или нет — это моё законное право, и пояснил: утверждают старые и неграмотные люди, будто живёт на севере птица, «поющая ночью о смерти», и те из птиц, зверей, людей кто её увидел, кто, к своему великому несчастью, услышал пение птицы, — умерли, но… Немногие, кому по странному стечению обстоятельств довелось увидеть птицу и остаться живыми, рассказали, что крылья у неё похожи на крылья летучей мыши и подобны северной ночи! Прилетает птица всегда ночью и улетает перед рассветом — она живёт в ночном мраке и не переносит солнечного света, а в местах, где поселяется, тайга становится мёртвой, поэтому она не может жить на одном месте, а если бы и жила, наверняка умерла бы с голоду.