Решив вопрос относительно пленника, саготы обратили внимание на полосатого хищника, вернувшегося к своей добыче. Тигр лежал на теле убитого им тага, но не спешил приступить к трапезе, он злобно рассматривал расположившихся в ветвях саготов.

Пока трое из них вязали человеку-обезьяне руки за спиной обрывком сыромятного ремня, остальные занялись тигром. Трое или четверо принялись обстреливать его палками и дубинками с такой точностью и расчетом, что тот едва успевал отмахиваться передними лапами от летящих в него предметов. Пока тигр был занят этим делом, другие саготы, заходя с боков или с тыла, успевали подобрать с земли уже использованные дубины. Они проделывали эту опасную операцию с быстротой и ловкостью, свидетельствующей о незаурядной храбрости и уверенности в себе. Некоторые из них осмеливались выхватывать дубинки из-под самой морды своего врага.

Сильно помятый и израненный, зверь дюйм за дюймом отступал под непрерывным обстрелом, рыча и огрызаясь. Наконец, не в силах больше терпеть этого издевательства, он повернулся и скрылся в кустарнике, откуда еще долго доносились звуки его позорного отступления. Избавившись от тигра, люди-гориллы спустились на землю и набросились на тушу мертвого тага. Они рвали мясо своими мощными челюстями, постоянно ссорясь и дерясь между собой, подобно диким зверям, за какой-нибудь особо лакомый кусочек. Но в отличие от многих примитивных человеческих племен саготы не обжирались сверх меры и не стали забирать остатки мяса с собой, когда пиршество закончилось. Они оставили их шакалам и диким псам, которые уже успели собраться поблизости.

Тарзан, единственный молчаливый зритель этой сцены, воспользовался паузой, чтобы получше рассмотреть своих пленителей. Ростом и сложением они существенно уступали гориллам его родных джунглей, но были тем не менее могучими и опасными противниками. Их конечности довольно близко напоминали человеческие, однако, сплошной волосяной покров и зверское выражение лиц делали их еще более неприятными на вид, чем сами Болгани-гориллы. Размеры и форма черепа позволяли предположить достаточно высокий уровень интеллекта, вполне сравнимый с человеческим. Никакой одежды на них не было, как не было и примитивных украшений. Единственным оружием служили тяжелые сучковатые дубины с заметными следами обработки каким-то острым предметом.

Покончив с едой, саготы двинулись по тропе в том же направлении, в каком двигался и Тарзан, когда его захлестнула петля-ловушка. Перед уходом несколько саготов снова насторожили западню, заботливо присыпав петлю землей и листьями. Все их движения отличались точностью и уверенностью, а пальцы оказались настолько развиты, что Тарзану пришлось признать про себя, что эти столь похожие на животных существа по сути давно достигли права называться людьми. Пусть они еще не слишком высоко поднялись по шкале эволюции, это все же были, без сомнения, самые настоящие люди с человеческими мозгами, хотя и в шкуре горилл.

По тропе саготы передвигались так же, как люди, хотя во многих отношениях напоминали Тарзану больших обезьян его родного племени. Они не пели, не смеялись, вступали в разговор только в случае необходимости. Слух и обоняние у них были развиты существенно лучше, чем у человека; на зрение они полагались куда в меньшей степени. По человеческим стандартам, саготы могли выглядеть уродливо и даже отвратительно, но человеку-обезьяне они представлялись вполне достойными уважения собратьями по человеческому роду, пусть даже только-только присоединившимися к нему.

Среди некоторых антропологов бытует стереотипное представление о нашем далеком предке как о жалком запуганном существе, от колыбели до могилы спасающемся бегством от бесчисленных хищников, жаждущих полакомиться человеческим мясом. Тарзан всегда скептически относился к подобным утверждениям. По его мнению, первобытный человек, столь плохо оснащенный природой для борьбы за существование, не мог не обладать смелостью, даже не просто смелостью, а какой-то гипертрофированной отвагой, которая предполагала известную осторожность, но начисто отметала такое понятие как страх.