Саготы Пеллюсидара могли занимать на шкале эволюции место, примерно соответствующее неандертальцам, или даже стоять на ней несколько ниже, но в их поведении не было ни единого намека, что они проводят свою жизнь, постоянно спасаясь от более сильных врагов. Пробираясь сквозь джунгли, они вели себя уверенно и даже агрессивно, как хозяева, ничего не боящиеся в собственном доме. Тарзан гораздо лучше других людей способен был понять такое отношение к жизни, поскольку сам всю жизнь обладал абсолютным бесстрашием, не лишенным, впрочем, разумной осторожности.

Пройдя по тропе сравнительно небольшое расстояние, отряд остановился перед толстым дуплистым стволом упавшего дерева. Один из саготов постучал по стволу своей дубинкой: раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три. Подождав немного, он снова проделал ту же операцию. Усиленный полым стволом сигнал далеко разнесся по лесу. Сигнальщик замер и слегка наклонил голову, прислушиваясь, а все остальные опустились на землю и прижались к ней ушами. Прозвучал ответный сигнал, едва слышно в воздухе, но довольно отчетливо в почве: раз, два, три… раз, два, три. Очень довольные чем-то саготы комфортабельно разместились на ветвях окрестных деревьев и стали ждать. Двое из них с легкостью подняли на дерево своего пленника, так как у того были связаны за спиной руки. С момента пленения Тарзан не раскрывал рта, но теперь он повернулся к одному из своих охранников и заговорил.

— Развяжи мне руки, — сказал он, — я не враг саготам.

— Тар-гаш, — обратился охранник к своему напарнику, — этот гилок хочет, чтобы я его развязал.

Тар-гаш, здоровенный самец с длинными, похожими на волчьи, клыками, злобно уставился на человека-обезьяну. Долгое время он пристально вглядывался в лицо пленника. Чувствовалось, что в его мозгу идет непривычная работа — осмысление новой для него идеи.

Потом он повернулся к охраннику, который передал ему просьбу Тарзана.

— Развяжи его, — приказал он.

— С чего это он должен его развязывать? — вмешался один из саготов. Тон его был вызывающим.

— Потому что это говорю я, Тар-гаш! — прорычал тот в ответ.

— Ты не М'ва-лот. Он — наш вождь, и только он имеет право приказать развязать пленника.

— Я не М'ва-лот, То-яд, я — Тар-гаш! И если я говорю: «Развяжите его», значит его развяжут.

То-яд встал над Тарзаном в угрожающей позе.

— М'ва-лот скоро сам будет здесь, — сказал он, - если он прикажет, я сам развяжу гилока. Но мы не подчиняемся приказам Тар-гаша.

Молниеносно, как пантера, Тар-гаш вцепился в горло То-яда. Это было проделано сразу, без намека на предупреждение. Такое поведение не было характерно для больших обезьян из джунглей внешнего мира, которые, прежде чем схватиться со своим противником в смертельной битве, всегда соблюдали раз и навсегда установленный ритуал. Сначала они подолгу кружили друг против друга, осыпая соперника страшными оскорблениями, хвастаясь своей силой и угрожающе рыча, и только после соблюдения всех формальностей переходили к смертоубийству. Но мозг Тар-гаша достиг, очевидно, в своем развитии вполне человеческих параметров, и слово у него не расходилось с делом ни на секунду.

Под тяжестью тела Тар-гаша То-яд сорвался с ветки, на которой стоял, и оба полетели вниз. Но привычка к древесному образу жизни настолько въелась в обоих, что они не только автоматически зацепились за один и тот же сук и повисли на нем, но и продолжали сражаться, используя для этого челюсти и свободную руку.