|
Я-то всю жизнь честного человека отстаивал… в рамках законности, понятное дело. - Да, зря за спиной Зотова над ним смеются, рассказывают анекдоты о его туповатости. Может, он и тупой, но только всегда ловко умеет повернуть разговор. Вот и сейчас получилось, что это он, Зотов - честный трудяга, а Дмитрий все-таки находится под подозрением. - Ты, если так хочешь заняться благотворительностью, создай тимуровскую команду. Понял меня? Только в свободное от службы время. - И все же Дмитрий был ему благодарен - чувства справедливости начальник лишен не был потому что закончил он так: - Ладно, об этом факте мы забыли. Я ничего не знаю и ты мне ничего не говорил. Но чтобы впредь я о твоей благотворительности не слышал! А на тела, - тут Зотов небрежно еще дальше отодвинул те дела, из-за которых якобы и вызывал Самарина, - еще две недели сроку. Дальше смотри - будешь гулять со строгачом… Среди чеченов шерстил?
- А как же - среди всех смотрели; - Смотрели! Я тебе не «среди всех» говорю, а ставлю вопрос о чеченах. Здесь ежу понятно, что это их почерк. Сначала головы отрезали и эти, извини меня, яйца. А теперь до шкур добрались. - До кожи, - зачем-то поправил Дмитрий. - По моим данным, там у них есть такой авторитет, его все боятся. Прозвище - Чеченец. - Людей бы добавить, - скорее по привычке произнес Дмитрий. - Меньше благотворительностью занимайся, - снова не сдержался Зотов. Разговор с начальством был бессмысленным, но хотя бы на этот раз не принес вреда. Сбегая по лестнице из кабинета Зотова, Дмитрий взглянул на часы. Отпевание в храме уже наверняка кончилось. - Я Алексея Пахомовича помню молодым, когда сам был вообще как сверчок. Сколько раз он меня рисовал для своих плакатов! И конечно, художник он знаменитый, разными премиями его награждали, но каким он хорошим человеком был - это я знаю лучше многих! А теперь вот, Алексей Пахомович, ты тут лежишь в гробу и не знаешь что у меня и квартиру жулики отняли, которую ты помог получить, и почетные мои грамоты. Спасибо милиции, может назад отсудят. Пожилой, небольшого роста человек, на котором нелепо висела разношерстная одежда, произносил речь с небольшого холмика свежевырытой земли. Гроб стоял рядом с неглубокой могильной ямой. Вокруг толпилось человек тридцать, в основном пожилые мужчины, многие в беретах, бородатые. Несколько корреспондентов суетливо снимали выступавшего телекамерами. - Какой кадр! Какой кадр! - приговаривал молодой человек из российского телеканала, сладострастно потирая руки. - Попросите его еще раз повторить эту речь прямо в камеру! - сказал он вдове художника. - И пусть про губернатора скажет, о том, что это городская власть превратила героев блокады в бомжей! Но вдова, одетая во все черное, сделала вид, что не слышит суетливого телевизионного человека. Агния стояла немного в стороне, речей она произносить не собиралась, о каком-то специальном материале для своей газеты тоже не думала, да и на кладбище поехала почти нечаянно. Просто из автобуса, в который садилась публика после отпевания, ее окликнул художник Кирилл Агеев, в мастерской у которого она была совсем недавно, друг детства Антона Шолохова. - Агния Евгеньевна, здесь есть место! Вы с нами едете? «Ну конечно, Агеев тоже здесь - ведь он же ученик Федорова», - подумала она. Отказываться было неловко, и Агния пошла к автобусу. - Мы тоже с вами поедем, это же близко, - обрадовался телевизионщик, с которым она в последний год часто виделась на разных культурных действах, но до сих пор не запомнила его имя. |
