– Никуда они не денутся. Жрать захотят – вернутся, – презрительно изрек Виктор, тоже вышедший во двор и потиравший укушенный палец. – Что ты с ними цацкаешься, не пойму? До старости будешь пеленки им стирать? – и добавил, помолчав: – Ну, теперь пусть только явятся, я им задам. Чувствительно, тварь, укусила.

Оля, прижавшаяся к ограде и державшая брата, главную свою ценность, за руку так крепко, что ему даже стало больно, услышала эти слова, несмотря на то что стояли они далеко – слух у нее был отменный.

– Ни за что! – всхлипывая, крикнула она. – Мы к отцу жить пойдем, а сюда никогда не вернемся. Никогда, слышите? Живи, мамка, с ним сама, а мы не будем.

Анна только покачала головой, и довольный Виктор увлек ее в дом, тщательно запер дверь на все засовы и в довершение еще на огромный крюк.

На душе женщины было неспокойно. Смутная тревога мучила ее. Но в конце концов она решила, что у нее есть Виктор, а скоро будет еще один ребенок. А эти, даже если и исполнят угрозу и убегут из дома, не пропадут, им и с отцом будет неплохо. Она совсем растерялась под натиском всех этих событий.

Затмение нашло, как говорили в их деревне.

Для каждого приходящего у бабушки находилось какое-либо лекарство или слово утешения. Иной раз просто поговорит с человеком, и он уходит от нее успокоенный, просветленный. Умела она отыскивать и пропавшую домашнюю скотину. Сосредоточится, задумается, а потом советуют, в каком урочище, на каком лугу, в какой роще искать заблудившуюся корову или лошадь. Чаще всего там и находили. За свои труды бабушка ничего не брала. «Дело божеское, за что ж тут брать?» – обычно говорила она. Ей все же оставляли украдкой десяток яиц или банку сметаны. От этого она не отказывалась, но если приношенье по ее понятиям было очень уж роскошным или дорогим, то обязательно возвращала его дарителю. Оля многому научилась у нее. Ей только не нравилось, когда бабушку называли колдуньей. Она же добрая, всем помогает…

Когда отец пришел к ней жить, бабушка Марфа расстроилась. Она уговаривала Ивана вернуться к детям. «Большие беды ждут твоих деточек, – говорила она, – тяжелые испытания. Пускай хоть в эти годочки порадуются рядом с родителями…» Но отец запил и не хотел ее слушать. Бабушка и без того была уже слабой, а тут от огорчения совсем разболелась и вскоре умерла. Оля, когда услышала о смерти бабушки, долго плакала, что не попрощалась с ней. На похороны они ходили вместе с Васей, мать не пошла. Там были незнакомые люди, бабушка, лежавшая в гробу, казалась какой-то чужой.

Оля плакала всю обратную дорогу домой. Как же теперь будет… А потом бабушка приснилась ей, и они долго разговаривали. Проснулась Оля спокойная и умудренная. Бабушка снилась ей часто. У девочки после таких снов как будто прибывало силы.

Оля постучала в дверь, но никто не отозвался. Дверь оказалась незапертой. Ребята осторожно приоткрыли ее и вошли.

– Папка! – крикнула Оля в темную пугающую пустоту.

Никто не отозвался. Но дом не молчал: поскрипывали под ногами половицы, дребезжало под ветром оконное стекло, скрипнула от сквозняка дверь, в углах шуршали и попискивали мыши. В доме, затянутом паутиной, с вылезшими из стен неряшливыми космами пакли, с травой, проросшей в щели пола, шла своя неведомая, потаенная скрытная жизнь. Даже Олю охватила зябкая тревога. А Вася пристроился за ее спиной и вздрагивал от каждого шороха.

Отца они нашли в дальней комнатушке, похожей на чулан. В темноте слабо синело маленькое окошко, в которое стучал разгулявшийся ветер. Иван неподвижно сидел в темноте за столом. Перед ним стояла полупустая бутылка самогона. Он был мертвецки пьян.