Никогда ему еще не было так худо – даже в самое страшное похмелье.

«Помираю, – подумал Иван, – допился…» Ему стало жаль свою пропащую жизнь, хотя одновременно он испытывал нечто вроде облегчения. Сейчас отпустит…

Но он ошибался. Его скрутила очередная судорога, затрясло, и он потерял сознание. Очнулся Иван примерно через час. Казалось, в нем не было живого места – болело все. Желудок скрутил сильный спазм, и Ивана вырвало. Рвота не прекращалась несколько минут. Когда, наконец, приступ прошел, он глубоко вздохнул и застонал – раньше казалось, что хуже уже быть не могло, так нет же, оказывается, могло.

Но с этого момента неведомая напасть стала отпускать его – минут через десять он нашел в себе силы встать на четвереньки, потом поднялся, хватаясь за изгородь. Боль потихоньку отпускала, тошнота уходила.

Вместе с рвотой из него точно вышла вся скопившаяся внутри грязь. Несмотря на слабость, он чувствовал неимоверное облегчение. И все же он боялся разжать руки, вцепившиеся в изгородь, его шатало.

По улице прошел пастух, гнавший на выпас коров. Он неодобрительно посмотрел на Ивана и, не поздоровавшись, покачал головой.

А Ивану неожиданно становилось все лучше и лучше – уже на твердых ногах он подошел к колодцу, с удовольствием окатил себя ледяной водой и отправился в избу. Проходя мимо старого зеркала, запыленного и потемневшего от времени, он впервые за долгое время бросил мимолетный взгляд на свое отражение и ужаснулся – помятый, небритый, с мутными глазами, он выглядел лет на десять старше своего возраста. В доме он сел на стул и долго сидел, не шевелясь, погруженный в раздумья.

Сзади раздался какой-то шорох, Иван вздрогнул и обернулся. Он совсем забыл про детей. Вася спал, причмокивая во сне, а вот Оля уже проснулась и, улыбаясь, глядела на отца.

– Касатка? – Иван прочистил горло, ему было неловко. – И давно ты за мной подглядываешь?

Оля молча кивнула и опять заговорщицки улыбнулась, словно проведала какую-то отцову тайну.

Он посмотрел ей в глаза, и ему показалось, что она знает все, что с ним произошло. Его даже передернуло при этой мысли. Еще не хватало…

– Пап, ты не будешь больше пить? – даже как будто утвердительно спросила Оля.

– Нет, – легко ответил Иван и сам удивился – что это он такое говорит? Почему не будет? И понял – нет, не будет. Мысли о выпивке теперь вызывали у него отвращение, пить не хотелось так, как не хотелось бы выпить касторки или рыбьего жиру.

– Посмотри-ка в зеркало, – вдруг попросила Оля.

– Зачем? – оторопел Иван. – Да я только что смотрел. Ничего хорошего не увидел…

– А ты еще раз глянь, – лукаво улыбнулась дочь.

Он с сомнением усмехнулся, подошел к зеркалу, смахнул пыль и обмер. Еще недавно почти старик, теперь он выглядел свежим и молодым. Даже цвет лица был как у младенца, глаза стали ясными, плечи распрямились, морщины разгладились. Иван недоуменно застыл, точно прислушиваясь к своим ощущениям, потом обернулся и увидел счастливые глаза Оли. Она засмеялась:

– Ты почаще в зеркало смотри.

От ее звонкого смеха проснулся Вася, он потянулся, протер глаза и, увидев смеющихся отца и сестру, тоже невольно заулыбался.

– Говоришь, обижает вас мамкин хахаль? – почему-то весело спросил Иван.

Оля утвердительно кивнула.

– Ну, тогда идите жить ко мне. Будем вместе с хозяйством управляться. Заживем, ребятушки! – дурашливо закричал он и, схватив сына, подкинул его вверх. Мальчишка заверещал от восторга.

– Разбалуешь.