– Папка, папка! – затеребила отца Оля. Он слегка дернулся, очумело заозирался вокруг, потом взгляд его остановился на детях, он моргнул, присмотрелся и блаженно улыбнулся:

– Касатка!

Иван, наконец, понял, что дети ему не почудились, а пришли на самом деле, но все же никак не мог взять в толк, что произошло.

– Что стряслось, касатка? – спросил он, еле ворочая языком, слова у него выходили свистящие и непонятные.

Оля не сразу разобрала, что он сказал.

– Можно мы у тебя переночуем? – спросила девочка.

Но Иван уже заснул – на всю комнату раздавался прерывистый храп.

Оля вдруг замерла, напряглась. Васе даже показалось, что у нее стали светиться в темноте глаза. Она подошла к отцу, обняла его и начала просить его каким-то низким, незнакомым голосом, точно повторяя молитву:

– Батюшка, родненький! Пожалуйста, больше не пей! Ты такой хороший, добрый… Больше не пей, очень тебя прошу, не пей, не пей, не пей…

– Он тебя не слышит, – испуганно прошептал Вася.

Оля покачала головой и продолжала негромко говорить все тем же низким, чужим голосом:

– …Не пей… зайди вино за холмы и горы… привяжись к лихому человеку, который добра не сделает… во веки веков отвяжись…

Васе плохо было слышно, он боялся темноты и чужого голоса сестры. Он посмотрел на сестру, на отца и почему-то заплакал…

Он начал пинать ее, вкладывая в эти удары всю накопившуюся злость. Она пыталась руками закрыть живот – но безуспешно, он метил именно туда. Наконец, Анна доползла до кровати, забилась под нее и затихла. Виктор не стал преследовать свою добычу, он устал. Выпив залпом стакан водки, рухнул на кровать. Грузно поворочавшись, он вскоре захрапел на весь дом.

Только через час Анна, вытирая слезы, осторожно выбралась из-под кровати и, поглядев с ненавистью на Виктора, вышла, оставляя за собой кровавые следы.

Под утро она подошла к храпящему сожителю и долго смотрела на него, сжимая в руке большой кухонный нож.

Начать хотя бы с того, что на следующий день Иван проснулся не как обычно – за полдень с похмельной тяжестью в висках, а ранним утром, когда еще и петухи не пропели. Нет, голова болеть-то болела, и во рту словно кто нагадил, но вот в теле появились какие-то новые ощущения. Он разом открыл глаза и с удивлением понял, что сна у него ни в одном глазу. В башке хоть и гудело, но ум был ясный, как будто промыли его изнутри и вынули оттуда всю скверну.

Иван был так удивлен этими переменами, что не сразу даже сообразил, кто он и где находится. Потом немного пришел в себя, покрутил головой и увидел лежавших на старой скамье детей, укрывшихся грязными тряпками и прижавшихся друг к другу. Утром в старом доме было особенно зябко, и они дрожали во сне от холода. Он совершенно не помнил, откуда они тут взялись, и сперва почему-то испугался.

Иван с трудом приподнялся на кровати – все тело ломило. Он попытался прокрутить в памяти вчерашний день – может, подрался вчера с кем? Да нет, вроде из дома не выходил. Или упал и расшибся – такое ведь тоже бывало?

Поискал глазами на столе – не осталось ли после вчерашнего на дне бутылки? И вправду осталось – глотка на два. Но, как ни странно, вид спиртного не вселил обычного возбуждения, пить ему не хотелось. Вместо этого он отправился в сени, зачерпнул ковшом ледяной воды из ведра, глотнул и тут же выскочил из избы. Его выворачивало наизнанку, живот скрутила острая боль, будто бы он глотнул не воды, а расплавленного железа. Организм, привыкший к отраве, воспринял воду как яд.