|
Это сложно объяснить, но так было. А потом был гром, разряд грома, и я помню, как бежала через кусты. Меня подобрали ребята, дети, у них была большая собака, и я чувствовала себя перед этой собакой как чувствовала бы себя лиса или волчица. Они помогли мне прийти в себя, я помню, как сидела у них в доме... Кровавые пятна стали исчезать, но я боялась, что они вернутся, и стала рассказывать. Я рассказала им то, чего нельзя было рассказывать, и, по-моему, говорила не только правду. То есть я говорила то, что мне тогда казалось правдой. Но красный туман стал возвращаться, потому что я не выполнила своего долга, и потом я опять ничего не помню, вплоть до того момента, когда очнулась здесь, на веранде... Когда Учитель меня разбудил. Мне до сих пор не по себе, и мне кажется, что это вернется. — Девушка замолчала.
— Ты ни о чем не умалчиваешь? — спросил профессор после короткой паузы. — Нет, — твердо ответила Марина, секунду, правда, подумав, как бы взвешивая свой ответ. — Какую ты им сказала неправду? — спросил один из парней, Саша его не знал. — Я не сказала им об истинном смысле жертвоприношения. И не сказала, что совершать это жертвоприношение я отправилась по собственной воле. И еще, по-моему, я неправильно повторяла им молитвы и заклинания Учителя — в них проникали слова из других молитв и заклинаний, с которыми нам нужно бороться. — Зачем ты вообще открыла им тайные молитвы? — спросил другой парень. — Я виновата, — ответила Марина, потупив глаза. — Но тебе стало легче после этого? — спросила третья девушка в компании. — И легче и трудней. Я начала сбиваться в чтении молитв, и ко мне опять стало возвращаться наваждение. — Какое было чувство у твоего наваждения? — вмешался профессор. — Наверно... — Марина на секунду задумалась. — Желание спрятаться. — То есть в основе был страх? Испуг? Марина опять задумалась. — Да, — сказала она наконец. — Страх. — Чего ты боялась? — продолжал настойчиво допытываться профессор. — Я не знаю... Ничего конкретного. Просто... просто мне начало казаться, будто я вот-вот что-то вспомню... То, чего на самом деле не было... И мне стало очень страшно, что вот это... воспоминание о том, чего не было... что оно возникнет во мне как воспоминание о том, кто на самом деле было... Такое ясное и страшное... И мне захотелось спрятаться от этого. — Когда у тебя это началось? — спросил молодой помощник профессора, тот самый велосипедист. Марина слабо улыбнулась: — Это я помню четко. После того как я услышала рассказ Егора о том, что ему привиделось. — Тебе показалось, будто ты тоже можешь вспомнить нечто подобное? — спросил еще один парень, до этого не вступавший в разговор. — Да, — ответила Марина. — И даже хуже. — Что было более страшно — вспомнить или не вспомнить? — задал вопрос профессор. — Не знаю. Страшней всего, наверное, было ощущать стену между тем, что я помню и что не помню. — Я понимаю, о чем говорит Марина, — задумчиво заметил Егор. — Когда есть такая стена, то страшно лоб разбить, пытаясь ее проломить. Но не менее страшно оставить ее такой, какая она есть, чтобы она скрывала от тебя что-то важное. Мне кажется, я могу дать Марине нужный совет: надо закрыть глаза и представить, будто ты прыгаешь в ледяную воду... — Если Марина к этому готова, — прервал его профессор. Тут все заговорили наперебой, и Саша многого не понял: во-первых, сложно уловить нить разговора, когда каждый спешит высказаться, а во-вторых, посыпались такие заумные слова и закрученные фразочки, что только держись! Не посвященному в дела секты почти невозможно было понять смысл отдельных высказываний. |
