Прошло уже больше трех месяцев после убийства Уайта, и интерес к этому делу угас. Теперь на повестку дня вышла другая тема — возможная война с Россией, и колонисты усиленно занялись подготовкой к вероятной атаке врага. Как испанские короли черпали свои богатства в Мексике и Перу, так и русский царь стремился захватить золотые запасы Австралии. Но здесь ему предстояло столкнуться не с необразованными дикарями, а с сынами и внуками воинов, которые били русскую армию при Альме и под Балаклавой. Таким образом, в вихре слухов о надвигающейся войне трагическая судьба Оливера Уайта позабылась. После суда все, включая сыскное бюро, прекратили заниматься этим делом и мысленно отнесли его к разряду нераскрытых преступлений. Несмотря на величайшую бдительность, новые улики так и не были обнаружены, и казалось вполне вероятным, что убийца Оливера Уайта останется на свободе. Во всем Мельбурне остались лишь два человека, которые все еще придерживались противоположного мнения, — Калтон и Килсип. Оба дали слово найти неизвестного преступника, который трусливо нанес удар в темноте, и продолжали поиски, хотя вероятность успеха представлялась весьма призрачной. Килсип подозревал Роджера Морленда, собутыльника убитого, но подозрения его были смутными и неуверенными, к тому же почти не было надежды их проверить. Адвокат пока что не подозревал кого-то конкретно, хотя предсмертные признания матушки Побирухи и пролили новый свет на это дело, но надеялся, что после того как Фицджеральд посвятит его в тайну, вверенную ему Розанной Мур, убийца будет найден или хотя бы появится зацепка, которая приведет к его установлению. Поэтому ко времени возвращения Марка Фретлби в Мельбурн дело обстояло следующим образом: мистер Калтон дожидался признания Фицджеральда, в то время как Килсип подспудно вел работу по сбору улик против Морленда.
Получив телеграмму Мадж, Брайан решил выйти из дома вечером, но не на ужин, куда его приглашали, о чем и сообщил Мадж. Он не хотел встречаться с Марком Фретлби (о чем, разумеется, не говорил напрямую), поэтому Мадж пришлось ужинать в одиночестве — ее отец отправился в клуб, не сказав, когда вернется. После ужина Мадж накинула легкий плащ и вышла на веранду ждать возлюбленного. В лунном свете сад выглядел прелестно, черные кипарисы вырисовывались на фоне неба, большой фонтан прохладно плескался серебром. У калитки рос роскошный дуб. Мадж прошла по дорожке и остановилась в его тени, прислушиваясь к шепоту бесчисленных листьев. Удивительно, как лунный свет наделяет все какой-то необычной, потусторонней красотой, и хотя Мадж знала каждое дерево, каждый цветок и кустик в саду, в холодном бледном свете все они имели непривычный и фантастический вид. Она подошла к фонтану, села на бортик и принялась зачерпывать прохладную воду и выливать ее серебряным дождиком обратно. Услышав, как открылась и с металлическим лязгом захлопнулась калитка, Мадж встала и увидела приближающуюся по дорожке фигуру в светлом пальто и широкополой шляпе.
— Брайан, ты? Наконец-то! — воскликнула она и побежала к нему навстречу. — Почему так долго?
— Поскольку я не Брайан, не могу сказать, — ответил голос ее отца.
Мадж рассмеялась.
— Какая глупая ошибка! — воскликнула она. — А я подумала, это Брайан.
— Я вижу.
— Да, в этом пальто и этой шляпе вас при лунном свете не отличишь.
— О, — рассмеялся отец и сдвинул шляпу на затылок, — а лунный свет, надо полагать, необходимое условие?
— Ну конечно, — ответила дочь. — Если бы не было лунного света, влюбленным пришлось бы плохо.
— Да уж, — согласился отец. — Они бы вымерли, как моа. Но где были твои глаза, милая? Как можно такого старика, как я, перепутать с твоим молодым Лохинваром?
— Правда, папа, — осуждающе ответила Мадж, — ты так похож на него в этом пальто и шляпе, что я не видела разницы, пока ты не заговорил. |