— О, так в этом все дело? — сказал Уикс. — Мой журнал и бумаги в полном порядке; ничего подозрительного у нас не найдете.

Он окликнул товарищей в лодке, велел им подождать и повернулся, чтобы следовать за капитаном Трентом.

— Сюда, капитан Киркоп, — сказал последний. — И не браните человека за чрезмерную осторожность; у меня нет намерения оскорбить вас. Я желаю только убедиться, что дело обстоит именно так, как вы говорите; это моя обязанность, сэр, и вы сами поступили бы точно так же при подобных обстоятельствах. Я не всегда был капитаном корабля; я был одно время банкиром, а это дело учит осторожности, могу вас уверить. Приходится держать ухо востро!

Сказав это, он с сухой, деловой любезностью достал бутылку джина.

Капитаны чокнулись; бумаги были просмотрены; рассказ о Топелиусе и торге был внимательно выслушан и скрепил их знакомство. Когда подозрения Трента были таким образом устранены, он впал в глубокую задумчивость, в течение которой сидел точно в летаргии, уставившись на стол и барабаня по нему пальцем.

— Еще что-нибудь? — сказал Уикс.

— Что это за место, там, внутри? — спросил Трент внезапно, как будто Уикс тронул его за пружину.

— Довольно хорошая лагуна, а больше ничего, — ответил Уикс.

— Я хочу зайти туда, — сказал Трент. — Я заново оснастился в Китае, но работа сделана плохо, и я боюсь за свои снасти. Мы можем переснаститься в один день. Ведь ваша команда, смею думать, не откажется помочь нам.

— Ну, разумеется! — сказал Уикс.

— Стало быть, так и сделаем, — заключил Трент. — Береженого и Бог бережет.

Они вернулись на палубу; Уикс сообщил о решении товарищам; фор-марсель снова наполнился, и бриг быстро вошел в лагуну, буксируя за собою вельбот, и бросил якорь у Мидль-Брукс-Айленда в восемь часов. Потерпевшие крушение поднялись на корабль, позавтракали, багаж втащили на палубу и сложили на шкафуте; затем все принялись за оснастку. Работа продолжалась весь день, и обе команды соперничали, показывая свою силу. Обед был подан на палубе, офицеры угощались на корме, матросы на носу. Трент был, по-видимому, в отличном настроении, угостил всех матросов грогом, откупорил бутылку капского вина после обеда и занимал гостей подробностями своей финансовой деятельности в Кардифе. Он провел на море сорок лет, пять раз терпел кораблекрушение, был девять месяцев в плену у одного раджи, служил под огнем на китайских реках; но единственная вещь, которую он считал достойной рассказа, которой гордился или которая, по его мнению, могла заинтересовать посторонних, была его деятельность в качестве ростовщика в предместье приморского города.

Послеобеденная работа жестоко отозвалась на команде «Почтенной Поселянки». Уже истощенные бессонной ночью и возбуждением, они работали единственно на нервах, и когда Трент наконец остался доволен своей оснасткой, нетерпеливо ожидали приказа к отплытию. Но капитан, по-видимому, не торопился. Он медленно расхаживал взад и вперед, как человек, погруженный в думы. Вдруг он обратился к Уиксу.

— Вы ведь, кажется, составляете нечто вроде компании, не правда ли, капитан Киркоп? — спросил он.

— Да, мы все пайщики, — ответил У икс.

— В таком случае вы ничего не будете иметь против, если я приглашу всех вас на чашку чая в каюту? — спросил Трент.

Уикс удивился, но, разумеется, не возражал; и немного спустя шестеро потерпевших крушение сидели в каюте с Трентом и Годдедаалем за столом, на котором красовались мармелад, масло, гренки, сардинки, копченый язык и чай.