— Тут довольно съестных припасов, — сказал он. — Чего же мы ждем? Плывем на Гавайи. Я уже кое-что приготовил.

— У Мака сломана рука, — сказал Кзртью, — ему не выдержать такого путешествия.

— Сломана рука? — повторил капитан. — Только-то? Я вправлю ее после завтрака. Я думал, что он мертв, как остальные. Этот сумасшедший бился как… — но тут, при воспоминании о битве, голос его оборвался и разговор прекратился.

После завтрака трое белых спустились в каюту.

— Я хочу вправить вам руку, — сказал капитан.

— Прошу прощения, капитан, — возразил Мак, — но первое, что нужно сделать, это вывести корабль в море. А потом мы поговорим и о руке.

— О, время терпит, — отвечал Уикс.

— Если сюда зайдет другой корабль, вы не то скажете, — возразил Мак.

— Ну, этого нельзя ожидать, — заметил Кэртью.

— Не обманывайте себя, — сказал Мак. — Когда вам нужен корабль, ждите его через шесть лет; а когда не нужен, тут-то и явится целая эскадра.

— То же и я говорю! — воскликнул Томми. — Вот это разумная речь. Нагрузим вельбот и отправимся.

— А что думает капитан Уикс о вельботе? — спросил ирландец.

— Ничего я о нем не думаю, — сказал Уикс. — У нас под ногами отличный бриг, какого еще вельбота нужно!

— Извините! — воскликнул Томми. — Это ребячество. Правда, у вас бриг, но какая в том польза? Ведь на нем никуда плыть нельзя. В какой порт вы на нем поплывете?

— В порт водяного, сынок, — ответил капитан. — Этот бриг потонет в море. И я вам скажу где, — милях в сорока от Кауаи. Мы останемся на нем, пока он держится на воде; а раз он будет на дне, он уже не «Летучее Облачко», мы и не слыхивали о таком бриге; есть только команда шхуны «Почтенная Поселянка», которая спаслась в шлюпке и при первом удобном случае отправится в Сидней.

— Капитан, голубчик, вот первое христианское слово, которое я слышу! — воскликнул Мак. — А теперь оставьте в покое мою руку, драгоценный мой, и выводите бриг в море.

— Мне также не терпится, как и вам, Мак, — отвечал капитан, — но ветер еще слишком слаб. Стало быть, посмотрим вашу руку, и не толкуйте больше.

Рука была вправлена и увязана в лубки; тело Броуна вытащили из трюма, где оно еще лежало, окоченевшее и холодное, и бросили в лагуну; закончили мытье каюты. Все это было кончено к середине дня; а около трех часов пополудни лагуна подернулась рябью и ветер налетел резким шквалом, который внезапно превратился в ровный бриз.

Все поджидали этого с лихорадочным нетерпением, а один из компании с тайной и крайней тревогой. Капитан Уикс был отличный моряк; он мог бы провести шхуну сквозь шотландский джиг, знал ее повадки и угадывал ее норов, как наездник у лошади; а она со своей стороны признавала в нем своего хозяина и повиновалась его желаниям, как собака. Но, как это случается не особенно редко, искусство этого человека было специальным и ограниченным. На шхуне он был Рембрандт или (по меньшей мере) мистер Уистлер; на бриге — Пьер Грассу. Несколько раз в течение утра он менял свой план и повторял свои приказания, всякий раз с одинаковой неохотой и отвращением. Это была работа наудачу, на случай; корабль мог оказаться послушным ему, мог и не оказаться; в последнем случае он был бы беспомощным, лишенным всяких ресурсов опыта.