40

Гостья

Эва как раз укладывала Келли поспать после обеда, когда в парадную дверь позвонили. Звонок прозвучал громко и неприятно. Он скорее напоминал скрип, нежели музыкальный перезвон.

Глаза Келли уже слипались от усталости и переживаний, и она не обратила внимания на помеху. Ее мягкий Барт Симпсон таращился на Эву из-под одеяла, когда зазвонил звонок, Келли сонно прижала к себе игрушку, уткнувшись носом в щеку Барта. Эва наклонилась, чтобы поцеловать малышку в кудрявые волосы, но тут же выпрямилась, вновь услышав дребезжание звонка.

Удивительно, кто это пожаловал к ним в середине дня. Неужели тот репортер из «Новостей Северного Девона» вернулся, надеясь вытянуть из нее скандальные факты? Или мать ребятишек Блэйни вздумала предъявить какие-то претензии? Именно сейчас Эва вряд ли выдержала бы напор разъяренной мамаши. Но вообще следовало бы спросить, каким чудом у Серафины и ее братца оказался в руках ключ от Крикли-холла и чего ради они притащили в дом дохлую крысу? Гэйб говорил ей, что нашел вчера на ступенях крыльца мертвого голубя, когда отправился на утреннюю пробежку. Видимо, и птицу подбросили добрые детки. Неужели Серафина решила отомстить за то, что Лорен дала ей отпор в автобусе? Наверное, она решила назло семье Калег каждый день притаскивать им какое-нибудь мертвое животное.

«Дрр-дррр…»

Дверной звонок снова раздражающе задребезжал, этот звук кого угодно мог довести до бешенства своей несуразностью. Ни малейшего намека на мелодичность, ни единой приятной ноты. Звонок наполнял дом отвратительным шумом.

Поспешив на галерею, Эва посмотрела сквозь большую парадную дверь Крикли-холла, как будто надеясь разглядеть посетителя.

«Дрр-дрррр…»

Эхо разносило звук по дому, и из-за специфической акустики противный звон казался гораздо громче, нежели был на самом деле. Кто бы ни заявился к ним в дом, он оказался слишком настойчив. Почему бы просто не постучать в кухонное окно, раздраженно подумала Эва. Все остальные в этих краях привыкли поступать именно так. Но может быть, Эва просто слегка переутомилась. День не задался с утра и пока что не обещал покоя в ближайшие часы. Она чувствовала себя почти так же, как примерно год назад.

«Дрр-дррр…»

Хорошо, хорошо, уже иду. Я не желаю знать, кто вы такой, я не желаю разговаривать с вами, но я спускаюсь, потому что должна это сделать.

Эва подошла к лестнице и зашагала вниз по ступеням, поглядывая на высокое окно. Небо снова затягивали облака, и солнце, уже клонившееся к западу, окрасило красным рваные края облаков. Их темные клубы грозили новым дождем.

Дверной звонок не смолкал, и Эва ускорила шаг, раздраженная и встревоженная. Может быть, явился еще один местный репортер, которому успели рассказать о происшедшем, — Эва знала, что в этих краях выходит несколько ежедневных изданий, — но если так, на этот раз Эва вообще не скажет ни слова, она просто вежливо, но твердо закроет дверь перед любым длинноносым репортером или фотографом, если они нарисуются перед входом. И тут в голову Эвы пришла другая мысль, заставившая ее приостановиться у подножия лестницы. А что, если это вернулся полицейский, у которого возникли новые вопросы? Что она может сказать ему? О да, уважаемый констебль, по Крикли-холлу действительно бродят призраки, я сама видела бестелесные духи детей, и мы все слышали необъяснимый шум и стук, и мою дочь Лорен прошлой ночью, во сне, избило нечто, как я думаю, оно могло быть злобным привидением некоего человека по имени Августус Криббен, который жил тут лет эдак шестьдесят назад… Может ли она сказать все это? Может ли она сказать такое — и ожидать, что ей поверят? Она и сама-то себе с трудом верила.

Эва пересекла холл — абсолютно сухой холл, — но тут же бросила взгляд в сторону подвала.