Перси вопросительно посмотрел на Гэйба и Эву.

— К вам жена викария приходила?

— Именно она, Перси, — ответил Гэйб. — Селия Тревеллик. Но я так и не понял, из-за чего она взбесилась. Болтала что-то про ожившие слухи. И насчет вреда для местной общины.

— Да я ее и отсюда слышал. Вот и малышка вроде как встревожилась. — Старый садовник улыбнулся Келли, таращившей глаза на родителей.

— Все в порядке, солнышко, — сказал дочери Гэйб. — Гневная леди уже ушла.

Получив такое заверение, Келли вернулась к своей картинке и высунула от усердия кончик языка, изображая дерево рядом с желто-фиолетовой лошадью.

Гэйб показал на развернутую газету в руках жены.

— Я вообще не понимаю, при чем тут она. Это нам следовало бы расстраиваться. Репортер использовал фотографию Эвы без ее разрешения, выставил напоказ наш дом…

— Да еще и сообщил всем наш адрес, — вставила Эва. — Я только надеюсь, нам не придется теперь иметь дело с бродягами и чудаками, желающими посмотреть на нас. Но не понимаю, чем так расстроена миссис Тревеллик.

Перси, выпятив вперед челюсть, почесал шею.

— Жена викария — важная персона в Холлоу-Бэй, — сообщил он. — Она и в церковном совете состоит, и в разных комитетах, и в женской организации. А ее семья очень известная, это часть местной истории.

— Вот как? — рассеянно произнес Гэйб, все еще не понимая, почему глупая газетная статья вызвала у жены викария такой гнев.

Перси кивнул.

— Кроме того, ее муж станет когда-нибудь епископом, так что репутация для нее имеет большое значение.

— Но при чем тут все это? — Гэйб ткнул пальцем в газету, которую Эва наконец сложила и бросила на стол.

— Да ведь в наших краях скандалы никогда по-настоящему не затихают. Слухи не умирают, а дурная слава тянется из поколения в поколение.

Гэйб пожал плечами.

— Я все равно не понимаю.

— Ее дед был викарием в Холлоу-Бэй во время войны и задолго до нее.

— И что?

— Он был большим другом Августуса Криббена. Защищал его, восхищался Криббеном за его благочестие и дисциплинированность. Именно этот викарий, Россбриджер, первым рекомендовал Августуса Криббена на должность опекуна. Давно был с ним знаком, видите ли. Не то чтобы они были друзьями, но просто очень уважали друг друга.

Эва ужаснулась:

— Но Криббен чудовищно обращался с эвакуированными детьми! Вы же сами говорили нам об этом, и это видно из тех записей, что нашел Гэйб!

— Да, но тогда-то об этом никто не знал. Никто, кроме Нэнси, конечно, а она ничего не могла изменить.

Гэйб уселся к столу, мимоходом улыбнувшись Келли, когда та посмотрела на него, и сказал, обращаясь к Перси:

— Но какое отношение имеет ко всему этому внучка Россбриджера, да еще спустя так много лет?

— Да я ведь сказал уже, это часть ее семейной истории… темная часть. Она не хочет все это снова раскапывать… это может замарать доброе имя и ее, и викария.

— Это глупо. Какое все это может иметь значение теперь? Это же в прошлом!

— Ну я же говорил, в наших краях семейная история — важная штука, особенно если вы такой заметный член общины, как Тревеллик, да еще если вы хотите, чтобы ваш муж стал епископом.

Гэйб окончательно зашел в тупик, Эва тоже растерялась, не понимая, к чему клонит старый садовник.

— Да ведь старый Россбриджер горой стоял за Криббена в те дни, и именно он убедил власти не слишком глубоко копать, когда надо было разобраться, что произошло в Крикли-холле.