Сиделка с заговорщическим видом подмигнула Гэйбу, но он не счел нужным отреагировать.

— Вперед, мистер Калег. Вы можете подвинуть для себя вон то кресло или сесть на кровать, как вам будет удобнее.

И женщина, фальшиво улыбнувшись, заковыляла прочь, в ту сторону, откуда они с Гэйбом пришли. Гэйб вошел в комнату.

* * *

Кто этот человек? Она его не знала, никогда не видела его прежде, и, уж конечно, он не был ей родней, потому что у нее вообще не было родственников. Только Августус, ее дорогой брат, ныне покойный. Может, это и к лучшему, что он умер, — они ведь наверняка взялись бы за него, если бы он не утонул. Но она не хочет, чтобы этот незнакомец находился в ее комнате, он даже одет неправильно! Никто никогда не приходил к ней, нет, никто и никогда. Кроме того одного раза, но это было очень давно и совсем в другом месте, там, где ее держали взаперти и постоянно задавали вопросы — вопросы, вопросы, вопросы! Она им ничего не сказала, ни разу не ответила на их глупые вопросы — это было бы слишком опасно, — и постепенно они от нее отстали. Да, он приходил к ней тогда — не этот мужчина, но тот, кто знал все. Он пришел к ней из любопытства, не из любви. Много лет прошло, но она помнит все так отчетливо, как будто это случилось вчера. Доктора и не подозревают, что ее ум по-прежнему остается острым как бритва — а иначе разве она смогла бы притворяться столько лет? — и что ее память ничуть не пострадала. О да, она очень ясно помнит того человека.

— Мисс Криббен, меня зовут Гэйб Калег.

Как? Она не знала никого по фамилии Калег. А может, все-таки знала? Нет, она бы помнила. Она не дурочка, как о ней думают окружающие. Если она не разговаривает, это не значит, что забыла, как это делается. Ох нет, слишком рискованно. Интересно, нынче по-прежнему казнят людей на виселице? Она не знала наверняка. И уж конечно, не станет выяснять.

Этот незнакомец устроился поудобнее, уселся на край кровати — ее кровати. Кто ему разрешал? Это неприлично, вот что. Но еще более неприлично то, что незнакомый мужчина остался один в комнате бедной беззащитной женщины, неспособной даже возразить! Это ужасно! Хорошо хоть дверь осталась открытой, а то он, пожалуй, мог и предпринять попытку… На ее постели, вы только подумайте! Какая наглость, какие дурные манеры!

Но она не даст ему понять, что рассержена. Она не покажет свой гнев. Даже смотреть на него не будет.

— Я с семьей ненадолго поселился в Крикли-холле.

Крикли-холл! Вот оно. Он попытается перехитрить ее, начнет расспрашивать о доме и о том, что там произошло…

— Вы помните Крикли-холл, Магда?

Ох, ну что за отвратительные манеры! Он обращается к ней просто по имени, как будто они друзья или старые знакомые. Конечно, он старается держаться по-дружески, потому что хочет завалить ее вопросами. Ну нет, ее не обмануть, она не станет с ним разговаривать, не скажет ему ни единого словечка. Он даже не англичанин, а тот, кого простые люди называют «янки». Эти янки приехали в Британию, чтобы помочь воевать с немцами. Нет-нет. Война давно кончилась, ведь так? Это было не очень давно. Лет десять назад? Или пятьдесят? Или сто? Вообще-то если подумать, то давно. И она все помнит, ведь помнит? Да, помнит, еще и побольше, чем многие другие.

— Когда вам было около тридцати, вы жили в доме, именуемом Крикли-холл.

Он что-то знает! Он что-то знает об Августусе и пытается заставить ее рассказать о том, что случилось в те времена в доме. Та страшная ночь, когда река наверху вышла из берегов, а река под домом вышла через колодец… Она сбежала за мгновение до того, как все затопило, когда Августус был… нет! Она не должна даже думать об этом! Сердце у нее забилось слишком сильно, чужак может услышать.