Она прочла короткое сообщение о его браке с некой мисс Грейс Хоум. Эту девушку Луиза не знала. Грейс Хоум не ходила в библиотеку.

Невеста была в платье из палевого шелкового крепа с коричнево-кремовым кантом и бежевой соломенной шляпе с коричневыми бархатными лентами.

Фотографии в газете не было. Коричнево-кремовый кант. Таков был конец Луизиного романа, и другим он быть не мог.

Но всего несколько недель назад у нее на конторке в библиотеке — в субботу вечером, когда все ушли и она заперла двери и выключала повсюду свет, — обнаружился клочок бумаги. С нацарапанными на нем словами. «Я был обручен до того, как ушел на фронт». Никаких имен — ни его, ни ее. Но рядом лежала ее фотография, придавленная пресс-папье.

Он заходил в библиотеку в этот самый вечер. Посетителей было много, и Луиза часто покидала конторку, чтобы найти ту или иную книгу, поправить газеты, вернуть книги на полки. Он был в одной комнате с ней, смотрел на нее. Он рискнул. Но так и не дал о себе знать.

Я был обручен до того, как ушел на фронт.

— Как вы думаете, это он так надо мной подшутил? Неужели мужчина может быть так дьявольски коварен?

— По моему опыту, так чаще склонны развлекаться женщины. Нет-нет. Даже не думайте такого. Гораздо вероятней, что он был искренен. И немножко увлекся. Все именно так, как выглядит со стороны. Он был обручен до того, как ушел на фронт. Он никогда не думал, что вернется живым, но вернулся. А когда вернулся, его ждала невеста — и что ему оставалось делать?

— Действительно, что? — сказала Луиза.

— Он откусил больше, чем мог прожевать.

— О, это так, это так! А с моей стороны это было чистое тщеславие, и судьба совершенно правильно щелкнула меня по носу! — Ее взгляд стал безжизненным, а лицо — злым. — А вы не думаете, что он взглянул на меня и решил, что оригинал еще хуже того несчастного снимка, и дал задний ход?

— Нет, я так не думаю! — ответил Джим Фрери. — И не смейте так себя принижать.

— Я не хочу, чтобы вы считали меня глупой. Я вовсе не такая глупая и неопытная, как кажется по этой истории.

— Но я вовсе не считаю вас глупой.

— Но наверняка считаете неопытной.

Вот, подумал он. Все как всегда. Стоит женщине рассказать про себя что-нибудь одно, она уже не может удержаться, чтобы не выложить и другое. От выпивки у них мозги съезжают набекрень и благоразумие летит ко всем чертям.

Луиза уже раньше говорила Джиму, что лечилась в туберкулезном санатории. Теперь она рассказала еще и то, что была влюблена в тамошнего врача. Санаторий занимал красивейший участок на Гамильтонской горе, и Луиза с врачом встречались на прогулочных дорожках, обрамленных живыми изгородями. Выступы известняка располагались ступенями, и в прикрытых от холодного ветра местах росли растения, какие в Онтарио не часто увидишь, — азалии, рододендроны, магнолии. Доктор, разбирающийся в ботанике, объяснял Луизе, что это все — растительность, характерная для штатов Северная и Южная Каролина. Там совсем не так, как здесь, — зелень гораздо пышнее, и леса тоже встречаются, но небольшие. Восхитительные деревья, под ними проложены тропинки. Тюльпановые деревья.

— Тюльпаны! — воскликнул Джим Фрери. — Тюльпаны на деревьях!

— Да нет же, это у них форма листьев такая!

Она засмеялась, словно бросая ему вызов, потом прикусила губу.