Сегодня вечером должна наступить развязка! Что бы там ни было, это произойдет в одиннадцать часов, как мне стало известно из подслушанного разговора.

Сейчас мне снова пришлось будить друга.

— Очкарик! — позвал я.

Он попытался повернуться на другой бок лицом к стене, но я встал с постели и растолкал его.

— Что случилось? Да прекрати же ты!

— Проснись! У нас уже нет времени на раскачку. К концу дня мы должны разоблачить эту шайку контрабандистов!

Очкарик рывком поднялся.

— Да, да. А то я уже подумал, не приснилось ли мне все это.

Глаза его опять было закрылись, но он приложил все усилия, чтобы проснуться окончательно.

— Нам нужно обязательно встретиться сначала с Эриком, — сказал я. — Он ведь теперь только один ничего об этом не знает. А затем, как ты думаешь, не поговорить ли нам с Ларсеном?

— Пока, пожалуй, не надо. Сперва сами разберемся, что и к чему.

— Дело в том, что я считаю: на этот раз нам одним не справиться, — добавил я.

— Да, и я так думаю. Жаль, что Ларсен до сих пор сердится на нас. Может быть, нам даже не удастся убедить его в достоверности происходящего. Ведь мы, в сущности, и сами-то знаем не много.

Быстро одевшись и слегка сполоснув физиономии, мы позавтракали и поехали к Эрику.

Тот был вне себя от радости, когда выслушал мой рассказ.

— И все это разузнал ты?! — воскликнул Эрик. — А я уж и не думал, что нам в ближайшее время предстоит пережить что-либо захватывающее! А тут шайка контрабандистов!

— Мне все-таки что-то не верится, что они контрабандисты, — возразил я.

— А кто же это тогда, дружище?

Ответа на данный вопрос ни у кого из нас не было.

Погода в этот день была холодной и ветреной. Мы втроем поехали к Кате. За нами и на этот раз увязался Шнапп.

Остановившись около Катиного дома, мы стали трезвонить велосипедными звонками. К ней мы заходили редко, так как побаивались ее отца, но не потому, что он относился к нам недружелюбно, а из-за его окладистой бороды: она невольно наводила на нас страх.

Услышав наш сигнал, Катя вышла в сад. И мы рассказали ей о принятом нами решении сообщить обо всем Ларсену. Она согласилась, что так, пожалуй, будет лучше.

— Даже если нам не удастся убедить его в серьезности всей истории, — добавила она. — Но подождите минутку, мне надо сказать отцу, что я ухожу.

И вот мы все вчетвером направились к Ларсену. Однако, подъехав к его дому, остановились в нерешительности: входная дверь была закрыта. На прикрепленной к ней табличке овальной формы виднелась надпись: «Л. Ларсен. Полицейский».

Из-за дома вышла его сестра. Вот, по правде сказать, чем объяснялась наша нерешительность: мы здорово побаивались эту худую, небольшого роста женщину, представительницу слабой половины рода человеческого, как принято обычно говорить, при одном только виде которой даже у укротителей зверей, наверно, задрожали бы ноги. Если б она была полицейским в нашем селении, то этот населенный пункт наверняка относился бы к числу самых спокойных и образцовых не только в округе, но и во всем, пожалуй, мире. Думаю, что никто тогда не решился бы выезжать после наступления темноты на велосипеде без включенной фары, в том числе и такие сорванцы, как мы. Да и вряд ли кто осмелился бы на поступок, который впоследствии мог быть отнесен к числу противоправных.

К счастью, не она, а ее брат был нашим полицейским!

— Пойдешь первым? — спросил я Эрика.