— Видимо, ей не удалось настоять на своем, — сухо заметил Максел и посмотрел на Роберта. — Иди-ка домой. Ты там со вчерашнего дня не был. Мать скоро вернется.

— Нет. — Роберт перевязал на ботинке шнурок, который и не думал развязываться. — Не раньше десяти часов.

Он чувствовал, как они переглянулись у него над головой. Понимал, что они искренне о нем беспокоятся.

— И что произойдет в десять часов?

Дэн запихнул в рот последний пирожок.

— Взойдет луна, — невнятно пробормотал он.

Отец Максел достал сигарету и зажигалку.

— Помоги нам Бог, — простонал он.

* * *

Без десяти десять на поле опустился ночной сумрак. Вокруг фонаря порхали ночные бабочки; за забором тихо шелестели спелые колосья, казалось, что поле нехотя отдавало накопленное за день тепло.

Почти все разошлись. Только из фургона продолжал доноситься гул спорящих голосов. Несколько самых стойких репортеров сидели в машинах и слушали музыку.

Дэн убежал на работу.

— Постарайся не попасть под арест, — в шутку напутствовал он друга, потом отвел Максела в сторону и тревожным тоном о чем-то с ним заговорил. Но, пройдя всего несколько шагов, он вернулся, присел на корточки рядом с Робертом, произнес очень серьезно:

— Роберт, возвращайся домой. Прошу тебя. Роберт посмотрел на Вязеля — тот уже проснулся и сел.

— Уже скоро.

Дэн бросил взгляд на Максела. Священник покачал головой.

Подошел Вязель. Если он и успел вздремнуть, то это ему совершенно не помогло. Вид у поэта был еще более изможденный, чем раньше; он снова сел, очень осторожно, и Максел сказал ему:

— Вам бы нужно лечь в постель.

Вязель пожал плечами:

— Мне нужно домой. И я там буду через считанные минуты.

Он поглядел на почитателей Котла, собравшихся вокруг костров, обвел взглядом смутные очертания живой изгороди. Над деревьями тускло мерцала одинокая звезда.

— Все поработали очень хорошо, — проговорил он. — Луна скоро взойдет.

Максел обеспокоенно сказал:

— Сынок, ты болен тяжелее, чем думаешь. Ну, какая тебе польза от луны?

— Еще какая, святой отец.

— Я отведу тебя в больницу. Не мешкая.

— Нет.

Максел стоял, нависая над ним своим могучим телом.

— Это тянется уже слишком давно. Ты нуждаешься в помощи. У тебя нет никакого дома.

Вязель опустил глаза и произнес:

— Вы принесли кое-что для Роберта.

С мгновение Максел только стоял, сверкая глазами. Потом достал дневник, посмотрел на него, сел. Протянул тетрадку, но, когда Роберт взялся за нее, не разжал пальцев.

— Я прочитал несколько страниц, — тихо проговорил он. Его лицо было мрачным.

Роберт спросил:

— Ну как? Очень плохо?

Священник сунул ему дневник.

— Я давно должен был заметить. Должен был понять, как она переживает.

Похолодевшие пальцы Роберта сомкнулись на пурпурной тетрадке, на серебряных звездах. Ему вдруг захотелось отдать ее обратно, оттолкнуть. Но вместо этого он сунул тетрадку в карман.

От кромлеха донесся тихий шорох, щелчок.

— Что это? — насторожился Вязель.

Они прислушались. В тишине проплывали далекие голоса, объявления по радио, потрескивало пламя. Потом опять — слабый ритмичный скрип.

Вязель затаил дыхание. Схватился за бок, будто от боли.