Устраиваясь в сиделки, я намеревалась проработать здесь месяц, от силы два, но задержалась уже на полгода. Для себя я легко нашла этому объяснение: свою квартиру я сдавала разведенке, работавшей в банке, которая пока так и не решила: покинуть наш город или попытать счастье в замужестве еще раз. Квартирантку мне нашла все та же соседка Зойка. Денег за квартиру и тех, что платила старушка, вполне хватало, чтобы оплачивать кредит и ипотеку. Мне даже удавалось кое‑что откладывать, потому что по нашему договору я не только жила в доме, но и кормилась за общим столом, то есть за счет все той же бабки, и затраты мои были самые мизерные: на зубную пасту и прочую ерунду. Так что продавать машину не пришлось. И работа не бей лежачего, бегай себе за бабкой да книжки читай ей на ночь. Последние два месяца вакансии я искала с заметной вялостью, все больше по привычке, из корыстных побуждений, перенося дату расставания с Теодоровной на неизвестный срок. Хотя, если честно, была еще причина куда более существенная: бабка, ее дом и обитатели‑чудики мне нравились. И даже попугай не особенно допекал, хотя я и советовала ему не орать без особой надобности. Оттого заявление Теодоровны о ее близкой кончине и вызвало настоящего беспокойства. Мир много потеряет, если она и вправду его покинет. Мой‑то мир уж точно. Не считая бабки, ничего особенно интересного в нем не было.

– Я уж и сама вижу, что зажилась, – вновь вздохнула старушка.

– Да ладно, – нахмурилась я. – Выглядите прекрасно, а потом, куда вам спешить?

– Померла бы с удовольствием, – съязвила она. – Но придется еще помучиться. Надо этих олухов сначала пристроить. Ты‑то не пропадешь. А остальные?

– Вы кого имеете в виду? – хмыкнула я.

– Витя меня очень беспокоит, – поглаживая шелковый пододеяльник, пожаловалась Теодоровна. – Ему давно пора жениться. Деток завести. Да и тебе бы, кстати, не мешало.

– Я еще девушка молодая.

– Ничего подобного, – отрезала бабка. – Это ты женщина молодая, а девушка уже пожившая. – Я мысленно чертыхнулась, бабка продолжила с милейшей улыбкой: – А ты симпатичная. Не то чтобы очень, но есть и хуже.

– Вот спасибо…

Себя я, конечно, считала красавицей. Ну, может, есть и симпатичнее, но, в общем, повод для гордости все ж таки был. Не дылда, но и не коротышка. Фигура очень даже неплохая, хотя грудь могла бы быть и побольше. Каштановые волосы с золотистым отливом точно не подкачали, длинные, до середины спины, правда, я обычно их в хвост стягиваю, чтоб не мешали. Глаза синие, яркие, аккуратный носик, а губы достойны описания в стихах, но никто не торопился воздать им по заслугам. Ну и ладно. Пусть девушка я уже в возрасте, в том смысле, что к тридцати все же ближе, чем к двадцати, но болтать об этом направо‑налево я не стремлюсь. И все хорошее у меня еще впереди. «Оглянуться не успеешь, как тридцатник стукнет», – с внезапной тоской подумала я и сердито покосилась на бабку: умеют же некоторые настроение испортить.

– В твоем возрасте я была чудо как хороша, – запела Теодоровна. – Дай альбом, покажу.

– А то я фоток ваших не видела. Они по всему дому развешаны.

– Ну, не хочешь и не надо, – махнула она рукой и спросила: – У тебя ведь есть квартира? В ней найдется место для Виктора?

– Нет. Только для собаки, – серьезно ответила я.

– Жаль. Были бы сразу двое пристроены. Все равно остается Надька… и этот чертов попугай. Почто я взяла его у покойного Петра Кузьмича? – Покойный Петр Кузьмич – гипотетический дядя Теодоровны, морской волк и вроде бы даже пират, попугая он привез из Бразилии. Говорю «гипотетический», потому что вполне допускаю мысль, что никакого Петра Кузьмича и в помине не было, а попугай куплен на птичьем рынке.