— Разве вы бы не отчаялись, если бы с вами такое произошло?
— Самый лучший способ побороть то, что вас пугает, это не прятаться от него, а подойти к нему как можно ближе и посмотреть ему прямо в глаза.
— Я это и делаю.
— Так что же вас пугает больше всего? Что самое худшее, что может случиться?
— То, что еще одна Кэтрин Кордер окажется в этом заведении и что ее ребенок родится в его стенах.
— Ну уж этого мы не допустим. Никто не может этого сделать.
— Вы так думаете? А если доктор будет убежден, что это самое подходящее для меня место?
— Все это сущая чепуха. Я в жизни не встречал человека более нормального, чем вы. Вы столь же нормальны, как и я и кто угодно другой.
Я повернулась к нему и с чувством сказала:
— Да, Саймон, да, я нормальна.
Он взял обе мои руки и, к моему изумлению — так как я не подозревала, что он способен на такой жест по отношению ко мне — поцеловал их, и я почувствовала жар его поцелуев сквозь перчатки.
Потом он сжал мою ладонь так сильно, что я даже сморщилась от боли, и сказал:
— Я с вами, Кэтрин.
Это был счастливый момент. Я почувствовала, как его сила наполняет все мое существо, и ощутила такую огромную благодарность, что подумала, что должно быть это и есть любовь.
— Это правда?
— Душой и телом, — ответил он. — Я никому не позволю никуда вас увезти против вашего желания.
— Меня пугает то, что происходит последнее время. Я стараюсь смотреть своим страхам в глаза, как вы сказали, но мне не становится от этого менее страшно. Сначала я думала, что мне будет легче со всем этим справиться, если я сделаю вид, что не боюсь, но потом я поняла, что притворяться нет смысла. С того момента, как я впервые увидела этого «монаха», моя жизнь изменилась, и я сама словно стала другим человеком — напуганным человеком. Я знаю теперь, что все это время я невольно думала о том, что еще может произойти. Я стала нервной… Я себя не узнаю, Саймон.
— Любой другой на вашем месте чувствовал бы то же самое. В этом как раз нет ничего странного.
— Вы ведь не верите в привидения, Саймон? Если кто-то вам скажет, что он видел призрака, вы ведь подумаете, что он сочиняет или что ему показалось, что он что-то видел. Так?
— Может быть, но о вас я этого не думаю.
— Значит, тогда вы можете думать только одно: что в той монашеской рясе было существо из плоти и крови.
— Именно.
— Тогда я должна рассказать вам кое-что еще. Я хочу, чтобы вы все знали.
И я рассказала ему о «монахе», объявившемся среди развалин аббатства, и о том, как Дамарис стала отрицать, что она что-либо видела.
— Я думаю, это был самый тяжелый для меня момент, потому что я действительно начала в себе сомневаться, — добавила я.
— Теперь понятно, что Дамарис знает, что происходит, и скорее всего она участвует в этом заговоре.
— Я уверена, что Люк хочет на ней жениться, но хочет ли она выйти за него замуж?
— Может, она хочет выйти замуж за Киркландское Веселье, — сказал Саймон, — но она это может сделать только при условии, что Люк станет его хозяином.
— Если бы вы знали, как я вам благодарна за ваше участие!
Он вдруг обнял меня, притянул к себе и легонько поцеловал в щеку. На мгновенье моя щека оказалась прижатой к его лицу, и несмотря на его холодную кожу, меня охватило удивительное тепло.
— Так странно, что я вдруг у вас ищу поддержки.
— Ничего странного. Мы ведь с вами похожи.
— Да уж, я знаю — вас восхищает мой здравый смысл и вы считаете, что я очень умно поступила, выйдя за Габриэля… из-за его владений. |