Хейгэр пересказала ему все, что услышала от меня. Ее рассказ его явно поразил, но все, что он сказал, было:

— Я думаю, нам с вами надо немедленно ехать в Уорстуисл.

— Я пошлю кого-нибудь к вам домой сказать, что вы остаетесь у меня обедать, — сказала Хейгэр, и я обрадовалась, что она подумала об этом, потому что иначе мое отсутствие вызвало бы тревогу или подозрения.

Спустя четверть часа мы с Саймоном уже ехали в его двуколке по дороге, ведущей в Уорстуисл. Мы почти не разговаривали, и я была ему благодарна за то, что он уловил мое настроение и не стремился занять меня беседой. Все мои мысли были о разговоре, который предстоял мне в лечебнице и который так много для меня значил. Снова и снова вспоминая ежемесячные отлучки моего отца и ту мрачную меланхолию, в которой он всегда пребывал по возвращении, я не могла не ощущать правдоподобия того, что я услышала от доктора.

Было уже за полдень, когда мы подъехали к воротам Уорстуисла. Я увидела серое каменное здание, которое показалось мне похожим на тюрьму. Но ведь это и была своего рода тюрьма, за стенами которой влачили свою лишенную смысла жизнь несчастные страдальцы. Неужели правда, что среди этих людей была и моя мать и что кто-то замыслил засадить сюда и меня?

Я готова была сделать что угодно, чтобы этого не допустить.

Здание окружала высокая каменная стена, и когда наша двуколка остановилась у литых чугунных ворот, из сторожки появился привратник, который пожелал знать, по какому делу мы приехали. Тоном человека, привыкшего распоряжаться, Саймон сказал ему, что нам необходимо встретиться с главным смотрителем лечебницы.

— Вам назначена встреча, сэр?

— Нам крайне необходимо с ним встретиться, — ответил Саймон, бросая ему монету.

Я не знаю, что именно подействовало на привратника, деньги или тон Саймона, но так или иначе ворота перед нами распахнулись, и наша двуколка покатилась по посыпанной гравием дорожке, ведущей к основному зданию. В тот момент, когда Саймон, спешившись, помогал мне сойти с подножки, из парадного вышел слуга в ливрее.

— Кто-нибудь примет мою лошадь? — обратился к нему Саймон.

Швейцар что-то крикнул, и в ответ на его крик появился мальчик, который взял лошадь под уздцы, в то время как мы с Саймоном в сопровождении швейцара пошли к парадному.

— Доложите главному смотрителю, что нам необходимо его срочно видеть по важному делу, — сказал Саймон швейцару.

Мне снова пришлось оценить умение Саймона говорить надменным, не терпящим возражений тоном, потому что и на этот раз он возымел свое действие. Войдя в дом, мы сначала попали в холл, пол которого был выложен каменными плитами. В холле был камин, в котором горел огонь, но, несмотря на это, мне было зябко и неуютно. Должно быть там было не так уж и холодно, просто мне было очень не по себе, и это был не озноб, а нервная дрожь.

Саймон, наверно, заметил, что я дрожу, потому что он вдруг взял меня под руку, и мне сразу стало спокойнее.

— Пожалуйста, присядьте здесь, сэр, — сказал швейцар, открыв справа от нас дверь, за которой обнаружилась комната с высоким потолком и белыми стенами, где стояли большой тяжелый стол и несколько стульев.

— Как прикажете доложить, сэр?

— Эта дама — миссис Рокуэлл из Киркландского Веселья, а меня зовут мистер Редверс.

— Вы, кажется, сказали, что вам назначена встреча?

— Я этого не говорил.

— Но у нас полагается, чтобы было назначено заранее.

— Я уже сказал, что у нас очень срочное и очень важное дело.