Но вместе с тем Петр Потапович сделал ее образованной женщиной — нанял нескольких учителей, в том числе и учителя музыки, сам подбирал книги, которые Варе следовало прочитать. А поскольку ей самой безумно хотелось стать той женщиной, что была бы ровней графу Петровскому, она поглощала знания с истовостью, которая пугала даже ее мужа. И он все чаще тащил ее в спальню, чтобы сполна упиться своей извращенной любовью…

И тогда Варя нашла способ, который мог избавить ее от тошнотворных ласк старого сладострастника. Она начала толстеть. Да так стремительно, что Петр Потапович только за голову хватался от отчаяния. Варя делала вид, что ее и саму это безумно огорчает, чтобы старик не заподозрил, будто она делает это сознательно, иначе он, чего доброго, еще вычеркнул бы ее из завещания. И она вставала ночами, пока Крушинников похрапывал рядом с ней. О раздельных спальнях не шло и речи: старику необходимо было постоянно запускать руку в ее святая святых… Но когда Петр Потапович наконец засыпал, Варя бежала в кухню и набивала живот кремовыми пирожными, которые заказывала тайком от мужа.

Ее жирные телеса постепенно перестали возбуждать старика: ему нравился в ней ребенок. Извращенное воображение Крушинникова требовало свежей пищи, и вскоре в их спальне возникла четырнадцатилетняя дочка горничной — Наташа, с которой старик вновь познал радость. А у Вари наконец появилась отдельная спальня, где она могла наслаждаться обретенным одиночеством. Несмотря на всю грязь, через которую провел ее Петр Потапович, Наташа не утратила своей девственности. И Варвара Васильевна впоследствии благополучно выдала ее замуж за молоденького московского приказчика, наградив девочку за муки хорошим приданым. Вскоре у них родилось двое деток.

Варя, похоронив супруга, попыталась вернуть себе прежние формы. Она неделями изнуряла себя голодом, делала гимнастику, часами прогуливалась пешком, но ничего не помогало. И она поняла, что Бог наказывает ее таким образом и ограждает от будущих грехов, ведь Варя действительно замышляла явиться пред светлые очи графа Петровского такой же стройной и красивой, только еще богатой и образованной. Законной вдовой. До нее доходили слухи, что они счастливо живут с Еленой Павловной, что у них родился сын, — видно, помогло лечение. Но все это не остановило бы Вариного намерения снова осчастливить своей любовью графа, если б она оставалась прежней.

«Господь покарал меня за то, что склонила его к прелюбодеянию, — думала она с тоской. — И за то, что собиралась опять совершить этот грех… Но если это уже невозможно, зачем мне тогда наследство, дом, итальянские учителя — зачем все это? Я делала все ради него, чтобы однажды увидеть восхищение в его глазах… А теперь… Зачем?»

Как-то она даже подумала, что ее новый облик мог бы стать для Владимира Ивановича своеобразной проверкой: если он действительно любил ее, то должен был не только красотой ее тела упиваться, но и душу чувствовать! Теперь ее душа стала еще шире, как и талант, неужели этого недостаточно для того, чтобы любить ее, как прежде?

Варя гнала прочь разумные мысли о том, что никакой любви со стороны графа и не было, что, кроме ее юного тела, для Владимира Ивановича вообще ничто в ней не представляло интереса… Она опровергала доводы рассудка тем, что даже во время беременности Владимир желал ее столь страстно, что примчался к ней на заимку, рискуя встретиться здесь с женой или, по крайней мере, с горничной Елены Павловны. А ведь в то время Варя была такой же полной и неуклюжей…

Сейчас она хотя бы научилась двигаться легко и плавно, держаться с достоинством. Уже первые выходы на сцену наполнили душу Варвары Крушинниковой гордостью и чувством самоуважения, потому что зрители устраивали ей овации.